Мир и война

До Платона добраться не успели; в промежуток между столбами вошли новые гости: весьма приятная на вид молодая полноватая блондинка с чуть вздернутым носом — ну прямо Юрин идеал! — и коротко стриженный крупный широкоплечий мужчина, тоже ничего из себя.

Юрий совсем забыл — ведь мать говорила, что сегодня хотела приехать ее сослуживица Аля Попцова. Он много слышал об этой Але, но никогда не думал, что она так хороша собой и молода. Впрочем, все равно раза в полтора старше Юрия. Аля оказалась из тех, с кем легко и просто разговаривать: не надо выискивать темы, надолго замолкать с умным видом, натужно пытаться рассказывать анекдоты. Она сама вела беседу, в меру расспрашивала, в меру говорила о себе, о совместной работе с Надеждой Александровной. При этом больше всего, или так ему казалось, обращалась именно к нему и, говорила ли о службе, о погоде, о своем муже-летчике, глаза ее, встречаясь с глазами Юрия, говорили совсем другое. Или, опять-таки, ему мерещилось…

После обеда решили пойти погулять, и так получилось — то ли Миля помогала в это время мыть посуду, то ли просто отказалась, а мужа Али то ли пригласили, то ли нет, — но пошли они вдвоем, Аля и Юрий. Пошли далеко, в сторону водохранилища, которое почти уже закончили строить заключенные, так что вскоре их должны были перебросить на другие ударные стройки социализма.

И все время им, Але и Юрию, было о чем говорить, и он не чувствовал стесненности или скованности, хотя не выпил ни капли (потому что на стол не ставили), и ему не было скучно или тоскливо и не хотелось поскорей вернуться домой и засесть за книгу. Аля, рассказывая что-то, часто притрагивалась к юриной руке, к плечу, а когда перепрыгивали через ручей, продирались через заросли, он в свою очередь слегка подталкивал или придерживал ее за плечо, за локоть.

— Так мы в Москву с вами уйдем, — со смехом сказала Аля.

— Скорей, в Ярославль, — уточнил Юрий.

Они остановились, чтобы повернуть назад. Остановились, взглянули друг на друга, и Аля наклонилась к нему, она была немного выше, и поцеловала в губы. Легко и как-то нежно, как это могла бы сделать мать.

— Пойдем, что ты стоишь? — сказала она со вздохом, переходя на «ты».

На обратном пути разговор не очень клеился. Да и шли довольно быстро, потому что стало смеркаться. Юрий все время решал, что бы еще сказать, что сделать — ведь надо же что-то сделать. Аля иногда поворачивалась к нему, словно хотела произнести что-то важное, но говорила о пустяках.

Они вышли на опушку. Аля остановилась.

— Подожди, — сказала она чуть охрипшим голосом.

Так Юрия еще никто не целовал.

— Позвони и приезжай в гости… — Голос у нее все еще был такой, словно она внезапно простудилась.

На даче уже начали беспокоиться: все, кроме алиного мужа. Он даже еле голову повернул от какого-то журнала. А Юрий так страшился, что этот могучий летчик что-нибудь учудит: скандал на весь поселок или драку. Миля сказала, что ей пора, поздно уже. Произнесла обычным тоном, без тени обиды. Ее уговорили выпить со всеми чая, и потом гости уехали. Юрий заикнулся было, что проводит до станции, но они дружно отказались, и он не настаивал.

В гости к Але он через несколько дней поехал, хотя немного опасался ее мужа, даже надел военную форму — так спокойней. Но ничего страшного не случилось. Сначала они с Алей сидели у нее в комнате, она была очень мила и радушна, расспрашивала о Ленинграде, говорила хорошие слова о юриной матери — и совершенно не была похожа на ту Алю, в лесу: другое лицо, другие глаза, другой голос. Потом пили чай на кухне вместе с ее мужем, и снова Юрия расспрашивали про Ленинград, про его Академию, и он что-то рассказывал.

Больше никогда он Алю не видел. Много позднее от общих знакомых случайно узнал, что она несколько раз выходила замуж, у нее сын, который не оказывает ей никакого внимания, живет она одиноко, часто болеет. В общем, все в норме, рядовая судьба…

Еще через несколько дней Юрий уехал в Ленинград.

Начинался второй год его пребывания в Академии.

ГЛАВА III.

Финляндия нападает на Советский Союз, а слушатель Академии Хазанов со второго захода теряет невинность. Любовные игрища

1

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви…

Печальное утверждение звучало чуть не каждый день в клубе на 18-й Линии, но никто из танцевавших под эту и другие песни не обращал, конечно, никакого внимания на слова. Они были нужны, только если хотелось вспомнить и напеть мелодию…

Небольшой зал на втором этаже старинного особняка, принадлежащего когда-то одному из великих князей, набит разгоряченными телами в военной форме, в плохо сидящих пиджаках (это — те же тела, переодетые в гражданское), во всевозможных блузках и платьях (а это — боевые подруги со всех концов Ленинграда).