Мир и война

За Казвином стояли наши воинские части, в которых и надо было отобрать около сотни машин (одна другой хуже), чтобы перегнать обратно в Союз. Это были потрепанные «газики», такие же, с которыми Юрий уже настрадался на Западном и Северо-Западном фронтах. Выбирать было не из чего, но все же недели две провозились и потом длинной колонной двинулись в обратный путь через Решт и Пехлеви до приграничной Астары, откуда машинам предстояло плыть по Каспийскому морю в Махачкалу.

Из сохранившихся отрывочных впечатлений вспоминает Юрий британских солдат в форме колониальных войск: панамы, рубашки с короткими рукавами, короткие штаны-хаки, легкие ботинки. Мелькнула предосудительная мысль, что не всё, связанное со словом «колониальное», так уж плохо, и захотелось скинуть с себя и забросить подальше гимнастерку со стоячим воротником, узкие бриджи, портупею, ремень, не говоря о сапогах и портянках. Лишь пилотка кое-как подходила по сезону. Жара была за сорок градусов. И еще одно: в прелестном городке Реште — говорили, он построен с помощью французов — мимо Юрия и других советских военных шла быстрым шагом древняя на вид старуха, закутанная в покрывало, и бойко бормотала два не вполне приличных русских слова, которым ее научили наши весельчаки.

Только чуткое российское ухо могло уловить истинное значение странноватого словосочетания «хупидб», похожего больше на восточное женское имя. А по сути это был призыв: старушка предлагала девушек…

Три дня в Астаре ждали они погрузку на баржу, и все эти дни Юрий провалялся под машиной — нет, не ремонтировал ее, просто лежал в тени кузова со страшным приступом лихорадки. Это случилось впервые в его жизни, вторично она тряхнет его под Слуцком, на 1-м Белорусском фронте, и тогда он попадет в госпиталь. Здесь же, в Астаре, на берегу Каспийского моря, не было ни санчасти, ни захудалого фельдшера, ни лекарств, никто не проявлял о нем беспокойства — отлежишься, и пройдет, как на собаке, — и сам он тоже мало беспокоился, просто дрожал мелкой (а может, крупной) дрожью и хотел все время пить и спать.

К началу погрузки на баржу был уже на ногах…

В Махачкале Юрию понравилось: буйно заросшая зеленью Буйнакская улица в центре города, большой парк; с одной стороны море, с другой — невысокая гора Тарки-Тау. Аккуратные белые домики.

Стало известно, что из большинства доставленных сюда автомашин формируется отдельный автобатальон и Юрий назначается помощником начальника штаба… Опять все то же! Опять нечего делать, потому что есть начальник штаба, есть помощник по технической части, писарь, наконец… С помпотехом Глазовым он сразу сдружился, да и комбат Гутин неплохой мужик — так что не было необходимости изобретать для себя работенку или принимать безумно деловой вид, когда ну ровно никакой работы не было. Работа была у бойцов 44-й Армии, которая сдерживала немцев на дальних подступах к городу, у 10-й Саперной, строившей оборонительные сооружения; у рабочих вагонного депо, поставивших на рельсы аж двенадцать бронепоездов, у прочих жителей города… Но не у Юрия. Снова он не мог взять в толк, зачем он здесь, кому нужен и почему машины батальона стоят без дела в городском парке, вместо того, чтобы возить и возить… Хотя понимал, много на них не навозишь, но для чего тогда было тащить их из Ирана?.. Хорошо хоть американских машин становится всё больше, не только тушенки и зеленых шинелей… Тоже американских. Студебекеры, форды, шевроле, джемсы (джиэмси)… Они уже поступают через Иран, об этом все говорят, и, кто знает, быть может, Юрию еще придется на них поработать? Эх, скорей бы!..

Самой томительной была первая половина дня — с утра и часов до трех, четырех. Потом они с помпотехом Глазовым отправлялись в штаб армии обедать; хлебали щи, ели котлеты с картофельным пюре, пили какое-то вино, с виду невинное, а на самом деле жутко крепкое (молодцы интенданты!), после которого хотелось либо спать, либо «развратничать». Чаще и то, и другое — но в обратной последовательности.

У Глазова — тот попал в Махачкалу намного раньше Юрия — имелись тут знакомые из эвакуированных: две актрисы какого-то украинского театра, обе с сыновьями, и жили они, как ни странно, в приличном каменном доме, даже в разных комнатах. Имена этих женщин Юрий, хоть убей, не помнит, и внешность тоже — скорей всего потому, что приходил туда с Глазовым уже в сильном подпитии, там сразу добавляли вместе с радушными хозяйками из фляг, принесенных с собой, затем с трудом дожидались, когда детей уложат спать, и сами заваливались на стоящие рядом кровати, каждый со своей дамой. Ни о каком свальном грехе или обмене партнершами никто тогда и помыслить не мог: блюли мораль советского человека.

Все проходило (у Юрия, во всяком случае) в постоянном пьяном угаре, и единственное, что может он твердо вспомнить: ему было хорошо там, с той женщиной. Что уже, согласитесь, вы, искушенные, немало.