Мир как большая симфония

«Константинас жил, погруженный в красоту природы, каждая веточка была объектом его наблюдения, — рассказывает С. Кимантайте. — Он, захлебываясь, пил краски цветов, а что уж говорить об облаках… Однажды, помню, сидели мы на невысокой дюне, неподалеку от горы Наглис. От солнца порозовело небо, и неожиданно над нашими головами поплыли удивительные облака — корабли с распущенными парусами, палевыми, надутыми ветром, окрашенными в розовый цвет. Скользят… Скользят… Гордо.

— Посмотри, твои картины, — показала я. Я видела, вижу еще и сегодня, как он вскочил и вглядывался, совершенно забывшись, упиваясь этим небесным чудом»³⁶. В эти годы мастеру для воплощения замысла все чаще недостаточно одной картины. Выстраивая пейзажные циклы, он хочет передать жизнь природы в ее движении, в динамическом процессе — совсем как в своих фортепьянных прелюдах, где лирические эмоции, порожденные природой, получают интенсивное и разнообразное развитие. Так возникают полные внутреннего движения циклы, посвященные жизни литовской природы в различные времена года: «Зима», «Весна», «Лето». У них — существенная особенность. Ранние циклы художника представляют собой группу композиций, объединенных темой и сюжетной связью. В этих — отдельные листы связаны между собой мотивом и общностью переживания.

Лес. 1907

Ф. Рущиц пишет свою известную «Зимнюю сказку» (1904, Национальный музей в Кракове) как сложную композицию, где стволы деревьев, ветви, облака застыли в волшебном сне, сплетаясь в затейливый орнаментальный узор, не нарушающий, однако, ни целостности пейзажной картины, ни жизненной достоверности. По отношению к восьми листам цикла Чюрлёниса «Зима», задуманного, по всей вероятности, не без влияния картины Рущица, было бы неверно говорить об изображении природы. Речь должна идти скорее о ее претворении, о ее преломлении сквозь призму острейших лирических переживаний автора. Реальный облик дерева, пространство, снег — лишь материал для обобщенной образной конструкции. Все большее значение приобретает линеарное начало, колорит стремится к тональной гармонии.

Корабли. 1907

Из цикла «Весна». 1907

Из цикла «Весна». 1907

Здесь, как и у Рущица, сверкает иней и стынут покрытые мягкой пушистой одеждой деревья, украшенные ледяными сосульками, но все дано с большей условностью, а снежники падают, будто звезды, превращаясь в ледяные кирпичики, или вспыхивают холодными огоньками. Леса касается солнечный луч, подул ветерок — и облетает снег с ветвей, возникает паутина искрящихся морозных нитей, расцветают голубые цветы, и деревья кажутся диковинными канделябрами, на которых теплится пламя свечей. Чюрлёнис широко использует принцип поэтической метафоры. Осмыслить образы цикла — это прежде всего понять, что они не могут иметь однозначного прочтения: реалии внешнего мира здесь неразличимо слиты с внутренним миром автора. Это — пейзаж его души. «Зима» может означать и динамический процесс жизни природы, и жизненный холод вообще, и тоскливый символ неразделенной любви.

В композиции «Колокола» (из цикла «Весна») плывут гонимые ветром веселые барашки облаков над простенькой деревянной колокольней, под живительными лучами весеннего солнца распускаются почки на ветках, и, раскачиваясь, радостно звонят колокола, олицетворяя пробужденные теплым ветром и солнцем звуки весенней природы. Если сопоставить этот образ с музыкальной вязью колокольных перезвонов в фортепианном прелюде Чюрлёниса «Вечерние колокола» (соч. 6, № 1)³⁷ или в другом прелюде, близком ему, хоть и не озаглавленном автором столь красноречиво (соч. 16. № 3), единство мироощущения живописца и композитора, выраженное в почти параллельных пластических и музыкальных образах (так называемые «синтетические чувствования»), выступит со всей разительностью.

Одно из самых поэтичных творений этого круга — триптих «Лето».