Но Лия тут же сама и надела абажур. Комната сразу изменила свой облик: зеленые сумерки вверху, ярко освещен только пол. Теперь не так заметны были пустота и неустроенность комнаты, и стало уютнее.
Пока Лия возилась с абажуром, Флегонт успел–таки ответить на ее вопросы: имя, фамилия, кто родители.
— А те двое, чернявый и рыжий? — сразу же перебила Лия, нисколько не интересуясь его дальнейшим жизнеописанием.
Флегонт коротко информировал. Лия обрадовалась.
— Это очень хорошо! Слесарь и шахтер! И, говорите, хорошие ребята? Горячие? О, в этом я и сама убедилась тогда, на Крещатике! Почему же вы не приходили целый месяц?.. Что — он, тот чернявый, женился?.. А, значит, тогда на Думскую площадь вы пришли купить двуспальную кровать?
Смех снова повалил Лию на тахту.
А Флегонт помрачнел. Чрезмерный интерес к товарищам ранил его в самое сердце. Он сейчас встанет и уйдет. Так, видно, всегда бывает: с первого взгляда покажется одно, а присмотришься поближе…
— Ну, ну? — поторапливала Лия. — А что было дальше?
Сообщение о том, что Данила с Харитоном решили ехать на шахты, разочаровало Лию. Студенту Лаврентию Картвелишвили комитет поручил заняться организацией Союза молодежи, Лаврентий привлек в помощь себе Лию, и у Лии зародилась было идея: начать с этих симпатичных парней — слесаря Данилы и шахтера Харитона.
— Значит, они уехали! Потому вы и пришли один?
Флегонт покраснел. Хотя досадно ему было говорить все о Даниле да о Харитоне, однако он не соврал и сообщил, что отъезд Данилы с Харитоном пока отложен на неопределенное время.
Дело в том, что в связи с массовым уходом солдат с позиций, на каждой железнодорожной станции стояли заставы из офицерских и казачьих отрядов. Для выезда из города требуется специальный пропуск от военного коменданта. На такой пропуск Харитон и Данила рассчитывать не могли: оба были призывного возраста. Даниле еще ничего — он забронирован за военным заводом «Арсенал», а вот Харитон фактически оказался в положении дезертира…
Лия обрадовалась:
— Не уехали? Отлично! Передайте Харитону, что, если надо, он может побыть некоторое время у меня!
Однако согласно информации Флегонта, в этом не было необходимости: Харитон тоже собирался временно поступить на «Арсенал» и даже записался уже вместе с Данилой в дружину арсенальской рабочей самообороны.
Лия еще пуще обрадовалась:
— Записались в рабочую дружину! Молодцы! Ну, знаете, мне ваши товарищи все больше и больше нравятся!
Флегонт совсем увял. Он потянулся к фуражке: ясно, надо уходить! Какая хорошая девушка — Марина, и как это удачно, что он еще ничем не обнаружил перед ней того, что вдруг пустило корни в его душе. Плевелы! Он найдет в себе силу выполоть их…
Лия остановилась перед Флегонтом, нахмурив брови: теперь она снова стала похожа на революционерку в красной кофте.
— Вы и ваши товарищи, конечно, еще не состоите ни в какой партии? Но какой партии вы сочувствуете?
Вопрос застал Флегонта врасплох. Не потому, что поставлен был вот так — в лоб: в те первые месяцы революции все друг друга так, в лоб, и спрашивали. А потому, что они с Данилой и Харитоном еще не задумывались над такими вопросами, да и, по правде говоря, почти не заводили между собой разговоров на конкретные политические темы. Им случалось, конечно, говорить о революции, но так, в общих словах.
Флегонт пододвинулся ближе к стене — чтоб спрятать лицо в тень от абажура — и ответил со всей солидностью, на какую был способен в свои восемнадцать лет:
— Товарищи, понятно, как рабочие склоняются к социал–демократии. Что касается меня, то мне больше по душе партия социалистов–революционеров…
В его представлении — представлении неискушенного гимназиста — все партии, с первых дней революции свалившиеся вдруг на его юную голову, преследовали одну цель: ликвидировать старый режим, прогнать господ и банкиров и что–то там — что именно, точно неизвестно — в будущем изменить на пользу трудящимся и на погибель аристократам. Украину, во всяком случае, необходимо освободить — это Флегонт знал наверняка: все украинское было ему родным, близким.
Поэтому он поспешил добавить:
— Конечно, украинских социалистов–революционеров…
Лия внимательно посмотрела на Флегонта:
— A что вы знаете о социалистах–революционерах?