Мир хижинам, война дворцам

— Лия считает что бороться надо только за социальное освобождение, а нация — это дело буржуазии и эксплуататоров!.. Пролетариат не имеет родины, и ему нечего терять, кроме цепей! Она считает, что нации — лишь помеха международной солидарности трудящихся! Она считает…

Марина подняла бровь.

— А разве невозможно единение пролетариев разных наций в общей освободительной борьбе? Разве не создан международный интернационал из французских, английских, немецких и других демократов? Да если б не меньшевики, даже в нашем Киевском совете рабочих депутатов не было бы разногласий по поводу национального вопроса… Вы что–то путаете, Флегонт!

— Но она, — крикнул Флегонт, — доказывает, что интернационал придет только через отмирание наций, a раз нациям суждено умереть, то и не стоит гальванизировать труп!

Надежда затеплилась в сердце Марины.

— Какой же партии сочувствует эта… ваша… девушка?

— Она не сочувствует: она — член партии! Большевиков!

Марина разочарованно проговорила:

— Вы опять что–то путаете, Флегонт. Большевики провозглашают совсем другую программу. Вы знаете, что Ленин…

— Ах! — отмахнулся Флегонт. — Так это ж петроградские и вообще русские большевики! А у наших, киевских, совсем другая позиция!

— Флегонт! — возмутилась Марина. — Вы — политический невежда! Вы сами познакомили меня с большевиками — Ивановым, Боженко, и они…

— Ну, не все, — согласился Флегонт. — Но ведь вы слышали выступление руководителя киевских большевиков Пятакова и сами возмущались… Вы сказали тогда, что раз большевики против украинцев, то куда же податься украинцам? Остается — идти за Центральной радой? Ведь вы это говорили?

Марина примолкла. Действительно, она так говорила. Так думает и теперь. Надо только, чтоб в самой Центральной раде победила демократическая линия. А к этому как раз и идет: собрался рабочий съезд, и Центральная рада пополнится целой сотней пролетариев! Сам Винниченко об этом говорил! И тогда эксплуататорские элементы будут вынуждены отступить перед превосходством сил демократии.

— И вот я весь перед вами, Марина! — окончил Флегонт. Он стоял перед ней обессиленный и опустошенный. Он ждал приговора любимой. — Вы знаете всё. Я люблю только вас и остался верен нашим идеалам…

Он замолк — молчала и Марина. И все вокруг молчало. Было совсем тихо в Аносовском парке на круче над Днепром. Стоял ясный июльский день. Над заднепровской далью переливалось марево. По Днепру плыли белые пароходы и призывно гудели, ныряя под Цепной мост. Где–то во влажной тени под кручей, несмотря на зной, срывалась порою соловьиная трель. В ветвях лип суетились воробьи.

Марина молчала и ковыряла носком тот же камешек. Ей было грустно–грустно, но вместе и радостно–радостно. Ей еще не случалось в жизни любить: в этом была сладость, но в этом была и горечь. А впрочем, все это, конечно, только личное, а если иметь в виду общественное, если для общего блага, если революция…

Вдруг на улице, в направлении Бутышева переулка, щелкнул выстрел, тут же — второй, потом еще один.

— Что это? — подняла голову Марина. — Стреляют?

Выстрелов прогремело сразу несколько, и Марина вскочила:

— Что там такое? Идемте! Бежим! Скорее!..

6

Началось, собственно говоря, на Подоле.

Продовольственное положение в городе становилось день ото дня хуже, даже и по карточкам не всегда можно было получить хлеб, и группы солдаток, возглавляемые рабочими, — это и было, по сути, первое задание, полученное подольским отрядом только что созданной Красной гвардии, —отправились по хлебным лавкам. Спекулянты припрятывали муку, и Совет рабочих депутатов решил проверить подольские магазины. Красногвардейцам было поручено взять на учет весь выпеченный хлеб, а в случае, если запас муки в пекарне превышает трехдневную норму выпечки, муку реквизировать и ключи от магазина передать Совету рабочих депутатов.

Но владелец первой же пекарни, где и на глаз видно было, что муки там не на три дня, а на три недели, поднял крик, что его грабят среди бела дня.

Красногвардейцы доказывали: хлеб нужен для пропитания народа, а не для того, чтоб жирели буржуи, и вообще — долой эксплуататоров, да здравствует революция!

Солдатки кричали: у нас дети голодные! А спекулянты пьют нашу кровь! Пусть Временное правительство даст нам хлеба!

Полдесятка красногвардейцев и десять солдаток оказались в центре огромной толпы, которая с каждой минутой росла. Сбегались соседние лавочники, а больше всего разные зеваки и тот не имеющий определенного места в жизни элемент, который в Киеве называют «архаровцами». Толпа напирала на красногвардейцев и солдаток. Передние кричали: «Шиш получите!» — и совали кукиш под нос, а задние грозились, что накостыляют «чертовым совдепщикам» по шее так, что те и зубов не соберут!

Тогда несколько матросов–большевиков, собравшихся в Подольском комитете, неподалеку от Контрактовой площади, выбежали на улицу, призывая к революционному порядку.