Мир хижинам, война дворцам

Отдельно, сразу за шестнадцатой ротой, стояло еще четверо — в желтых кожаных тужурках и черных с красными кантами “пирожках”: это были не свои, а “приданные”. Эти четверо авиаторов — два пилота и два авиатехника — прибыли лишь вчера, на двух аэропланах “фарман” из 3-го авиапарка фронта, размещенного в дальнем тылу, в Киеве. “Придача” авиации могла для пехотной части означать только предстоящее наступление, и что волновало полк. В числе четырех авиаторов оказался и солдат Федор Королевич. На фронт были спешно отправлены только что отремонтированные аэропланы, и авиатехниками пришлось посадить сборщиков и слесарей.

День был ни диво хорош — солнце нежило лаской, от покрытых лесом гор веяло влажным духом зеленой листвы, от горного потока доносился звонкий плеск быстрой воды по мелкой гальке. Даже жаворонок звенел где-то в вышине.

Над хребтами ближних отрогов плавали в воздухе аэростаты “заграждения и дозора”, они чуть ворочали задним, более заостренным концом и были похожи на уснувшую в воде в полуденный зной рыбу, и от этого весь купол голубого неба казался стеклянным, полонина меж гор — дном аквариума и все вокруг — неправдоподобным.

Не верилось, что на земле бушует война, что война вообще возможна, что в такую благодать люди способны стрелять друг и друга или распарывать друг другу штыком животы.

2

— Рав-няйсь!.

От командирского блиндажа бегут двумя шеренгами — не свои, а какие то чужие забавные солдаты, Они семенят как-то не по-военному, рысцой, — точно перебираясь вброд, перепрыгивая с камешка на камешек, — подбегают к трибуне и окружают ее кольцом. И тогда меж двух шеренг кто-то быстро проходит вперед и за ним спешит толпа неизвестных офицеров.

Фронтовики с удивлением разглядывают бойцов, построившихся спиной к трибуне и лицом к полку. В самом деле, какие-то они не такие, как все солдаты, — больно щуплые и одежда пригнана ловко — тыловики, и у каждого на левом рукаве, в черном ромбе, — свят-свят-свят! — белый человеческий череп и под ним две берцовые кости накрест. Такого за три года войны даже самые бывалые фронтовики еще ни видывали!

— Слышь! — шепчет Демьяну его сосед — Побей меня гром, да у них же — сиськи!

Бабы! Мать пресвятая богородица! До чего народ довели — бабское войско послали воевать германца!..

Тем временем тот, что шел впереди, уже поднялся на трибуну. На ногах у него желтые краги, как у бельгийского авиатора, френч без погон, а на голове чудная какая-то фуражка; с длиннющим суконным козырьком — ни дать ни взять журавлиный клюв!

Рядом с ним, чуть позади, стоял обыкновенный штабс-капитан — лицо бледное, точно с перепоя, глаза горят каким-то исступленным огнем.

Первый — в фуражке с журавлиным клювом — остановился у самого края трибуны, оперся левой рукой на барьер, правую сунул за борт френча и впился взглядом в солдатское море. Ветерок играл длинными лентами огромного красного банта у него на груди. В небе звенел жаворонок. Погромыхивала австрийская дивизионка.

— Здравствуйте, солдаты революции! — вдруг раздался вопль с трибуны, да такой, что с деревьев позади строя тучей поднялось спугнутое вороньё.

— Здрам — жлам… здрасьте… — не в лад ответило каре: кто ж его знает, как ему отвечать? Опять, верно, какой-то иностранец…

— Вольно! — сразу подал команду командир.

По поля прошелестел вздох тысячи грудей, мягко шаркнули по траве три тысячи подошв, брякнули кое-где манерки, так как нашлись и такие, что прихватили их, — а вдруг станут выдавать что-нибудь этакое, живительное?

Оратор выхватил руку из-за борта френча, простер ее далеко вперед, так что даже сам подался за ней, и снопа завопил:

— Товарищи! Солдаты революции! К вам мое слово!..

Это был Александр Федорович Керенский.

Новый военный и морской министр Временного правительства.

Керенский стоял на трибуне, позади толпились его секретари и адъютанты, а вокруг трибуны выстроился караул — батальон его личной охраны, первый в революционной России женский батальон. Он именовался “ударным батальоном смерти”, в знак чего и серебрился на рукаве у каждой девушки-солдата череп с двумя скрещенными костями. Командовала “ударницами” первая в русской армии женщина-офицер — прапорщик Бочкарева. Инициатором создания “ударных батальонов”, поднявших черные знамена с серебряной надписью “Победа или смерть”, был армейский штабс-капитан, с недавний пор член партии социалистов-революционеров Муравьев. Он и стоял сейчас на трибуне, в двух шагах позади Керенского, — бледный, с испитым лицом и сумасшедшими глазами.

Керенский ораторствовал:

— Старая власть пала, и обновленная Россия воспрянула от ига рабства и насилия! Все вы теперь равноправные граждане…

3