Мир Книги джунглей

Кстати, о зрении: я снова и снова восхищался зоркостью проводников, которые помогали нам в Индии. Один их них — наш постоянный ассистент в Бхаратпуре Шри Чанд (что в переводе означает «чудесная луна»). Я бы назвал Шри Чанда лучшим в Индии проводником по птичьим заповедникам. Его наставником был патриарх всех орнитологов Салим Али, легендарный знаток птиц, один из авторов десятитомного труда «Птицы Индии». В моей работе Шри Чанд показал себя незаменимым помощником. Поскольку мой глаз обычно прикован к видоискателю, а телеобъектив захватывал лишь очень малую часть окружающего меня мира птиц, постоянные комментарии Шри Чанда позволяли мне быстро переключаться с одного мотива на другой. «Змеешейка идет на посадку, летит клювач с материалом для гнезда, колпица кормит птенцов, стая огарей летит влево, болотный лунь взял курс на шилохвостей», — и так далее. За все наши семь полевых сезонов Шри Чанд ни разу не ошибся в определении среди видимой неразберихи особей; он с одного взгляда распознает, что за утки летят, хотя бы стая находилась так далеко, что обычному глазу птицы кажутся не больше песчинки. А еще очень важно, что он горячо интересуется этим районом и всячески стремится помочь в его документации. Утренняя вялость ему неведома, он всегда полон энтузиазма. За два года мы близко сошлись с этим чудесным человеком.

Каждое утро перед рассветом мы выходим из дому, набив рюкзаки камерами, объективами, аккумуляторами, магнитофонами, магнитной пленкой, кинопленкой, биноклями, штативами — стоп, не занимать же целую страницу перечислениями реквизита! Под звуки пробуждающегося птичьего хора грузим все это в валкую лодку, и, когда мы уже готовы отплыть, занимается утренняя заря. Над водой вырастает красный сегмент, на фоне восточного неба проступают резко очерченные черные силуэты, и основательно нагруженная лодка, повинуясь почти беззвучным толчкам шеста в руках Шри Чанда, режет шелковую гладь, еще пестрящую сонно моргающими звездами. Солнце здесь описывает намного более крутую дугу, чем в Швеции, но не такую крутую, как у экватора. Когда раскаленный газовый шар всплывает над горизонтом, его свет фильтруется десятками километров утреннего тумана; должно быть, именно так — семно-красным мячом — выглядит солнце в атмосфере Венеры.

Поглядишь на запад — белоснежные аисты стали розовыми, а кроющие перья клювачей поглощают красные лучи с такой жадностью, что розетки на них кажутся бордовыми и лишь по мере плавного подъема газового шара обретают свой обычный цвет шиповника.

Вместе со светом приходит зной. Мы обливаемся потом; части камер, окрашенные в черный цвет, надо прикрывать, чтобы не накалились. И однако жара как-то не ощущается: окружающие нас особи живут своей обычной жизнью, и я не верю своим глазам, видя, как мало наше присутствие влияет на огромное сборище птиц.

Всеми чувствами впитываем многообразную картину, запечатлеваем ее на кино-, фото-, и магнитной пленке. Каждый день с утра до вечера наполнен работой. В Шанти-Кутире удивляются продолжительности нашего рабочего дня — обычно европейцы не выносят многочасовой жары. Шри Чацду хоть бы что, моя кожа за двенадцать лет экспедиций вблизи экватора тоже хорошо прожарилась, но каково приходится Пиа? Не жалуется, хотя здешние комары куда злее тех, к которым она привычна.

С каждым днем приближалось полнолуние. Вечером, когда наступала прохлада, на востоке всходил отливающий серебром спутник Земли. Должен признаться, что воспринимаю этот лучезарный диск чуть ли не как личность. Он сопровождал меня, словно бдительный друг, в шведских снегах под крики мохноногого сыча и длиннохвостой неясыти, разгонял тоску в трудные часы одиночества в южноамериканских лесах. Странствуя в местности, озаренной луною, я часто останавливаюсь, чтобы полюбоваться сочетанием серебристого шара с переменчивыми картинами веток и листьев, гор и озер.

Соблазн вписать нашу спутницу в кинокадр конечно же велик, и я не смог устоять против властного побуждения снять луну в зоологическом контексте. Скажем, силуэт воробьиного сычика, кричащего на луну, или вечерний концерт ревуна — голова с раздувшимся гортанным мешком в обрамлении лунного нимба.

Половинка луны над львицей, к которой ластятся два львенка. Чета леопардов на дереве и расчерченный переплетением ветвей серебряный диск восходящей луны. Да, да, я лунатик, и не исключено, что мое почти маниакальное пристрастие к нашему космическому соседу способно набить оскомину кому-то из зрителей. Тогда выслушайте попутно еще одно признание: я все еще делаю фильмы так, как сам хочу (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). В этом мире, где вое кем-то управляется. А у меня душа поет при виде леопарда, мягко переступающего по ветке на фоне моей приятельницы луны…