Мир колонизаторов и магии

Все эти примитивные желания были далеки как от падре, так и от Эрнандо, бывшего когда-то в прошлой жизни Сергеем Шебутным. Свобода! — вот что сейчас было смыслом всей их жизни. Свобода или смерть! И двое чужих, оказавшихся на этом шлюпе, строили всевозможные планы, как сбежать.

Между тем, день шёл за днём. Пиратский корабль продолжал плыть в сторону острова Ямайка. Попутный ветер сменялся правым или левым траверсом, либо корабль попадал в полосу штиля. Всё это время, молодой французский пират, невзлюбивший подростка продолжал терроризировать обоих пленников. Ему в этом никто не препятствовал, отчего он ещё больше распоясывался.

Утром, в один из дней, я вышел из трюма и был тут же пойман боцманом.

— Ты всё ещё живой, бездельник?! Подлые испанцы, вы сломали мою жизнь!

Чем это испанцы смогли сломать жизнь боцмана, который их нещадно грабил и убивал, для меня лично осталось загадкой, но и задавать законный вопрос я тоже не стал. Мало ли, что там, у боцмана случилось, может испанцы отобрали у него возможность их безнаказанно грабить, а может, воюя на континенте, они разорили его деревню или город. Вся эта лирика не интересовала ни меня, ни, тем более, его.

— Тысяча моллюсков и одна ржавая селёдка, ты не оправдываешь даже куска вяленого мяса анчоуса, мелкий гадёныш. Почему до сих пор палуба не отдраена, а в трюме вода? И я тебе ещё вчера говорил, чтобы ты убрал куски канатов на баке. А они до сих пор там валяются. Мы хотим взять за тебя большую цену на Ямайке. Опытные рабы там в цене. Кому-то же надо выходить рыбачить на мелководье, пока настоящие мужчины ходят в море! И не всем грабить испанцев, да Филин? О-ХА-ХА!

И боцман, задрав голову вверх, от души захохотал, обнажив все свои двадцать коричневых от табака зубов. Надо сказать, что боцман был колоритной фигурой. Имея рост выше среднего и крупное квадратное тело, с короткими кривыми ногами, цепляющимися за палубу как ноги краба за песок, он безраздельно хозяйничал на палубе и в трюме, гоняя всех пиратов.

Его грубое, изрезанное морщинами и шрамами, лицо старого морского волка, познавшего, наверное, все соблазны в этом мире, всегда выражало недовольство. А водянистые, с зеленоватым отливом, глаза внимательно смотрели за тобой, что бы ты ни делал. Тем не менее, он, как оказалось впоследствии, был гораздо человечнее многих других пиратов.

Из-под его серо-чёрной банданы выбивалась седая прядь волос и указующим перстом торчала в любого его собеседника, с кем он решил поговорить, а точнее, поорать.

— Ну-ка шевелись, Филин, и падре своего зови!

Пожав плечами, я стал отмывать от грязи палубу, где это действительно было нужно, а потом носить куски канатов и складывать их там, где мне указал боцман. Всё бы ничего, но проклятый Жан и здесь меня нашёл. Как раз это случилось тогда, когда я, озабоченный тем, каким образом спрятать один из кусков каната, а потом распустить его, чтобы связать верёвку, стоял возле правого борта и задумчиво смотрел на море.

Этот гад подловил меня и, схватив за ухо, попытался его открутить, тыча мне, при этом, в рёбра своим мелким кулаком, смуглая обезьяна.

— Сволочь, отпусти, — заорал я и попытался выкрутиться у него из рук. Не тут-то было. Этот Жан держал меня крепко, ощущая себя полновластным хозяином моей судьбы. Нет, такой шанс я ему давать не собирался. Хреново, конечно, когда ты, всего лишь, подросток, да ещё и без оружия. Тут всякого можно ожидать от такого рода «братков», а уж в наше время об этом не знает, разве что, глухой и слепой.

Но Жан продолжал наслаждаться муками своей жертвы, выкручивая мне ухо. Рванувшись, я услышал треск разрываемой кожи и ощутил резкую боль в мочке. На плечо закапала струящаяся с уха кровь. Ещё со школы я понял, что те, кто готов унижаться сам, всегда готовы унижать и других, если им дать для этого малейшую возможность.

— Тварь, сука, урод, пид…, - все приличные и неприличные слова слетали с моего языка, как с добрым утром. Но, как ты врага не матери, а если ты его не сильнее, то и поделать ничего не сможешь. Я никогда в жизни не убивал, но вот, видимо, пришло это время. Или я, или он. Ну, так и мне делать уже было нечего, надо было бороться до конца, а они тут хоть перевернутся все, или … мне всё равно.

Добежав до фок-мачты, я, как обезьяна, мигом вскарабкался по ней и завис в её верхней точке, внимательно наблюдая за своим обидчиком. Тот же, привлекая к себе внимание всех пиратов, находившихся в тот момент на палубе, орал мне снизу.

— Ничего, Филин, я приду к тебе сегодня ночью, пощипать тебе пёрышки, и посмотрим, насколько они у тебя мягкие. А твой клюв я сверну тебе набок, а когти обрублю.

И он показал мне широкий нож, которым собирался кромсать мои конечности. Волна просто неконтролируемого гнева накрыла меня с головой. Ах ты, мразь, ты ещё и открыто угрожаешь мне, наслаждаясь своей мнимой властью надо мной. Не хотелось мне до последнего раскрывать свой козырь, но уж, видно, не судьба.