Мир, которого хотели и который ненавидели

Говоря о том, что без воздействия германского рабочего класса «мир будет невозможен», оратор в то же время заявлял о крепнущей у нас уверенности в могучем воздействии самих переговоров на борьбу народов за мир. Троцкий тут же еще более заострял вопрос: «Но если бы мы ошиблись, если бы мертвое молчание продолжало сохраняться в Европе, если бы это молчание давало бы Вильгельму возможность наступать и диктовать условия, оскорбительные для революционного достоинства нашей страны, то я не знаю, смогли ли бы мы, при расстроенном хозяйстве и общей разрухе, явившейся следствием войны и внутренних потрясений, смогли ли бы мы воевать»

Оратор, таким образом, выдвигал перед полномочным собранием дилемму: в международном плане поддержки нет, враг наступает, сил разрушенная страна не имеет. Более того, не только выдвигал эту дилемму, но и выражал свое личное сомнение в возможности вести в такой обстановке войну. Однако тут же твердо заявлял другое: «Я думаю: да, мы смогли бы. За нашу жизнь, за смерть, за революционную честь мы боролись бы до последней капли крови»³³⁹. И на эти слова оратора собрание ответило взрывом аплодисментов.

Далее последовал еще более любопытный поворот в речи Троцкого, который связал тему мирных переговоров с вопросом об Учредительном собрании. «Если нам предложат условия, неприемлемые для нас и всех стран, противоречащие основам нашей революции,— заявил Троцкий,— то мы эти условия представим Учредительному собранию и скажем: решайте- Если Учредительное собрание согласится с этими условиями, то партия большевиков уйдет и скажет: ищите себе другую партию, которая будет подписывать эти условия, мы же — партия большевиков и (здесь оратор обратился к нашим союзникам по власти), надеюсь, левые эсеры, призовем всех к священной войне против милитаристов всех стран» ³⁴⁰. И снова аплодисменты зала, готового драться за революцию до конца.

Но и этот тезис был не последним в речи Троцкого. Выразив сначала сомнение в возможности противостоять без поддержки международного пролетариата натиску германских армий в случае неблагоприятного для нас хода событий в Брест-Литовске, заявив тут же, что тогда мы все же будем вести революционную войну не на жизнь, а на смерть, Троцкий поворачивает ход своих рассуждений и еще одной гранью проблемы — нашим, по сути дела, поражением в ходе такой революционной войны, хотя открыто он говорит не о поражении, а о невозможности вести ее. «Если же мы, в силу хозяйственной разрухи, воевать не сможем, если мы вынуждены будем отказаться от борьбы за свои идеалы,— подчеркнул оратор,— то мы своим зарубежным товарищам скажем, что пролетарская борьба не окончена, она только отложена, подобно тому как в 1905 году мы, задавленные царем, не закончили борьбу с царизмом, а лишь отложили ее» *.

В выступлении Троцкого наглядно отразились те точки зрения, которые все более отчетливо проступали в руководстве партии большевиков, среди левых эсеров, других политических сил. Пока еще в зародыше, но в этой речи уже наличествовали и тезис «ни мира, ни войны», и положение о возможности утраты Советской власти ради подталкивания развития мировой революции, и призыв к революционной войне при любых условиях, и отрицание любых компромиссов, и многое другое, вокруг чего через пару месяцев закипят страсти, до предела накалившие обстановку в стране, в партии, поставившие на край гибели молодую Советскую власть.

Таков был фон, на котором должны были начинаться в Брест-Литовске переговоры о мире. Их открытие намечалось на 5 (18) декабря, но в связи с тем, что делегации Австро-Венгрии и Турции запаздывали, решено было начать работу 9 декабря ³⁴¹. И поэтому часть советской делегации, уже прибывшей в Брест-Литовск, побывала в эти дни в Варшаве, где ознакомилась с положением наших военнопленных³⁴². Передышкой воспользовались и немцы, проведя 7 декабря совещание у канцлера Герт-линга, который сообщил присутствующим, что он назначил вести переговоры министра иностранных дел фон Кюльмана, а последний ознакомил собравшихся с планом ведения мирных переговоров, получив его одобрение представителями всех партий, в том числе и Независимой социал-демократической, от которой на этом совещании присутствовал Г. Гаазе³⁴³.

Шел 45-й день Советской власти. Это была суббота,

9 (22) декабря 1917 года. В этот день в Брест-Литовске в 16 часов 24 минуты начала свою работу мирная конференция, открылось ее первое пленарное заседание³⁴⁴. На переговоры в Брест-Литовск делегации прибыли в следующих составах.

Советскую делегацию представляли ее руководитель А. А. Иоффе, Л. Б. Каменев, А. А. Биценко, М. Н. Покровский, секретарь делегации Л. М. Карахан, консультант М. П. Вельман-Павлович, военные консультанты контр-адмирал В. М. Альтфатер, генерал А. А. Самойло, капитаны В. А. Липский и И. Я. Цеплит³⁴⁵.