Мир, которого не стало

– Но р. Хия сказал только, что не надо спрашивать его про другой трактат, вот и я не хочу, чтобы меня экзаменовали по трактату «Йома» и вообще что-либо спрашивали на эту тему!

Ученики несколько удивились моей «дерзости», некоторым из них понравился мой ответ, других он разозлил. Дело было после Пурима, в 5656 (1896) году, 19 адара, в четвертый день чтения главы «Ваякхель»{162}.

Эта дата врезалась мне в память оттого, что в тот день, между минхой{163} и мааривом{164}, в бейт-мидраше читали псалмы и молились о здоровье р. Ицхака-Эльханана{165} из Ковно, который был при смерти. Я тоже читал псалмы, сосредоточенно и с большим чувством. Бейт-мидраш был полон народу. Магид{166} бейт-мидраша, р. Биньямин-Меир из Суража, автор книги «Виноградник Биньямина»{167} (комментарии к историям Рабы бар Бар-Ханы{168}), управлял чтением псалмов. После чтения магид еще долго расхаживал по бейт-мидрашу, погруженный в свои мысли. Один из друзей подошел ко мне и сказал нарочито громким шепотом, так, чтоб услышали многие: «Виноградник Биньямина» занят в эти дни, очень-очень занят, сначала он руководил чтением псалмов о выздоровлении р. Ицхака-Эльханана, а теперь готовит ему надгробное слово…»

И действительно, в первый день чтения главы «Пкудей»{169}, между минхой и мааривом, состоялась панихида. Речь магида произвела на всех большое впечатление. Поразила она и меня. До сих пор я слышу голос магида: «Вот исчисления скинии завета (Исх. 38:21) – каковы они? В час, когда Всевышний дал Тору народу Израиля, человек освободился из-под власти ангела смерти, ибо сказано: Тора, высеченная на скрижалях, дает освобождение от ангела смерти!» Магид доказал, что по сути мы сами повинны в смерти р. Ицхака-Эльханана и что в этот самый миг он спускается сюда, чтобы услышать, как оплакивают его в Доме Израиля. И вдруг он обратился к народу: «Встретим его, как встречают главу всей диаспоры, – но не вставанием, а траурным сидением!» – и все сели на пол, и магид тоже, и начал говорить, обращаясь к р. Ицхаку-Эльханану, и просить его, чтобы он стал заступником для своего народа, преследуемого в изгнании, для каждого из сынов, страждущих и измученных… Все сидели и плакали горькими слезами!

Кто может понять движения души? Непостижимым образом в разгар этого плача людского, и моего тоже, я решил, что не буду учиться здесь – «человек должен постигать Тору в том месте, которое согревает его сердце», но два непреложных факта были мне совершенно ясны: я хочу учить Тору – и много учить! А это место не согревает мое сердце!

У р. Яакова-Йоси был внук, Зейдл Гурарье, сын зятя, Бера Гурарье. Бер Гурарье выглядел так: почтенный домовладелец, длиннобородый еврей, хваткий и вечно в делах. У него был магазин лакокрасочных материалов, который в один несчастный день был уничтожен пожаром за считанные часы… Зейдл был моим другом. Он был старше меня на два с половиной года, я с ним ежедневно занимался и за это обедал вместе с ними и получал деньги на карманные расходы. От Зейдла я узнал многое про йешивы рабби Цви-Гирша Шлеза{170}, которые тот создал в киевской губернии: в Черкассах, в Ржищеве и в Корсуне. Имя Цви-Гирша Шлеза было мне знакомо: я видел его книгу «Беседы мудрецов» (комментарии к Торе рассказы о мудрецах). Два экземпляра ее в различных изданиях, в красивом переплете – один с посвящением от автора, «Цви-Гирша бар Бен-Циона Шлеза, уроженца Векшни, ныне живущего в Корсуне», а другой с посвящением от его сына, «Элиэзера бен Цви-Гирша Шлеза из Кременчуга», – хранились в книжном шкафу ребе Яакова-Йоси. В первый раз в жизни у меня была возможность сравнить два издания одной книги, различавшиеся не только по времени издания (на несколько лет), но и по месту: одно из изданий было зарубежным.