Мир, которого не стало

И вот я решил пойти к Гецу. Шломо Волович дал мне его адрес. Было лето. Гец жил в летнем доме в лесу недалеко от Вильно. Я не договорился с ним о собеседовании заранее, а прямо пошел в этот летний дом. День был очень жаркий. Когда я пришел, хозяин сидел в пижаме и читал книгу. Я рассказал ему суть дела. Он попросил, чтобы я подошел поближе, смерил меня взглядом, один раз и второй раз, как будто бы хотел проинспектировать мой живот, достаточно ли он набит Талмудом и законоучителями, – однако он был совершенно пуст. Я стал излагать ему доводы, которые привели меня к идее заняться преподаванием, я пытался представить себя, заявить о себе как об «ученом раввине»; он посмотрел на меня во второй раз и сказал: «Ты нам не подходишь: ты не станешь учителем». Я стал приводить дополнительные доводы, немного похвалил себя, сказав, что у меня есть такие-то и такие-то достоинства; он слушал нетерпеливо, пожал плечами, но все же дал мне закончить, а потом сказал сердито: «Я уже сказал один раз: «нет», и еще раз говорю: «нет». Все, достаточно!» Этого было более чем достаточно. Я сказал «до свидания», извинился за вторжение и ушел.

Вернулся я очень подавленный. И из-за неудачи замысла, и из-за неблагосклонного приема. На этого богобоязненного еврея, написавшего книгу «Религия и образование», я возлагал надежды, а он даже не захотел меня слушать и практически выгнал из дома, невзирая на то, что я «ученый раввин». Однако именно эта неудача вызвала во мне упрямое желание во чтобы то ни стало воплотить свой дерзкий замысел. Итак, мне нужно было начать с другого конца – обрести внутреннюю уверенность. Без нее я не смогу ни сделать первый шаг, ни продвигаться дальше. А внутренней уверенности у меня нет не из-за отсутствия общего образования. Источник этой неуверенности – в религиозной сфере. Для того чтобы быть главой йешивы, обучать Торе многих людей – для этого недостаточно иметь «любовь к Торе» и «любовь к еврейскому народу», а нужно быть поистине богобоязненным, иметь твердую веру, твердую и полную, – веру, в которой нет брешей, а есть «богобоязненность», которая влечет за собой «любовь к Всевышнему»… А это, как я думал, может дать только хасидизм. Нужно лишь иметь к этому душевную склонность. Только хабадский хасидизм сможет «вразумить» меня, открыть передо мной путь к успеху, который не был бы затенен сомнением. Только при помощи хасидизма можно приобрести достоверное «знание» вопросов веры, сулящее уверенность…

Я верил, что хасидизм может меня возвысить и направить на верный путь. Я написал домой, что решил покинуть Вильно. Может быть, поеду домой, а может, еще куда-нибудь, но не пояснил куда. Более подробно я написал своему брату, который учился в Брест-Литовске, но после произошедшего там большого пожара вернулся домой и начал работать в частной адвокатской конторе. От него я получил очень подробное письмо, в котором он поздравлял меня с получением раввинских полномочий, однако выражал сомнение в том, что я могу быть раввином, и радовался моему решению. Он писал, что бабушка Фрида – мать моей матери, которая жила вместе с нами, – когда ей рассказали о том, что я получил диплом раввина, тяжело вздохнула и сказала: «Как жаль, что город сгорел!» У нее спросили: «Какой город, бабушка?» – «Тот город, в котором Бен-Цион должен был стать раввином…»

Примерно тогда же я получил письмо от дяди-раввина, где он поздравлял меня с получением «полномочий» и советовал не ехать прямо домой, а поехать на Йом Кипур и Суккот в Любавичи: «Сделай так, как делали твои отцы». Через несколько дней я получил и деньги на дорогу в Любавичи. Эти деньги по распоряжению дяди были присланы вместе с его сыном, который учился с нами в Тельши. Через два дня я получил второе письмо от моего брата, в котором он именем матери заклинал меня не ехать в Любавичи…

Я обдумал и взвесил все еще раз и на исходе субботы перед Йом Кипуром отправился из Вильно в Любавичи.

Глава 14. Пять месяцев в мире хасидов (Любавичи, тишрей-адар 5662 (1901–1902) года)