Читаем Мир, которого не стало полностью

Я два раза встречался с Дубиным. При знакомстве Дубин произвел на меня большое впечатление: в нем было что-то от ясновидящего. Высокий, с продолговатым лицом, темнокожий – как будто загорелый – и черноволосый; в нем чувствовалась большая жизненная сила, чуть прикрытая его природной мягкостью; деликатность и вежливость в отношении к ближнему – и удивительная искренность в словах, которые слетали с его уст нечасто, но каждое его слово было взвешенным, размеренным и весомым. Я рассказал ему вкратце про свою программу, и он по моему стилю изложения сразу понял, что эти мысли уже записаны мной в виде конспекта; он предложил, чтобы я дал ему свои записи, и он их прочтет. Я согласился. Мы договорились встретиться через три дня, он за это время посмотрит мой конспект. Я не мог сдержаться и заставил его выслушать мои устные объяснения к записям, которые я ему передал. Он сказал, что на самом деле у нас больше единомышленников, чем мы привыкли считать. Он напомнил мне про Йеремию (Йехуду Новаковского{509}), друзей из Екатеринослава и прочих. Вторая встреча была более продолжительной – с четырех часов дня до семи вечера. Мы спорили. Дубин сказал мне, что «подобный ход мыслей ему хорошо знаком». Он видел уже немало программ, написанных в таком духе. Его интересует эта программа постольку, поскольку она в определенной мере отражает глубинное брожение среди молодежи. В числе прочих людей, упомянутых им во время этой встречи, он вспомнил Берла{510} – юношу-активиста из Бобруйска. По этой программе, сказал он, можно узнать те составные части, из которых она составлена, – в ней видны люди, события и идеи, положенные в ее основу; но элементы программы, по его мнению, соединены чисто механически и смотрятся в ней неорганично. «Вот, например, откуда берется социализм в твоей программе? Он у тебя появляется, как Deus ех machina. А по логике текста следовало бы сделать вывод, что и рабочая партия, и социализм – до тех пор, пока он необходим, – должны быть представлены в рамках политического сионизма. Или вот еще, территориализм и сионизм – который, собственно, и есть „Хибат Циан“, и по мне этот термин ничуть не хуже, – ты соединяешь вместе; такого быть не должно: либо надо говорить, что территориализм будет реализован только в Эрец-Исраэль, либо что он может быть воплощен также и за пределами Эрец-Исраэль; но это нужно сказать ясно и определенно». И вот так абзац за абзацем… И под конец он сказал: «Мысли кое в чем похожие на твои есть у моего друга Йеремии (Йехуды Новаковского), но только он уже вышел за рамки идей Герцля, а ты еще до сих пор пребываешь под их влиянием». И Шимон Дубин вкратце объяснил мне основы новой «теории», согласно которой еврейский вопрос будет решен посредством еврейского самоуправления, которое не просто будет признано государством, а станет неотъемлемой частью государственного строя (подобно еврейскому сейму). Он сам считает этот путь наиболее правильным, хотя и полагает, что в моей программе есть интересные моменты, на которые еще не обращали внимания.

Помню, как остро я отреагировал на то, что он стал сравнивать мои тезисы с идеями Йеремии. Я сказал, что я не приемлю такую точку зрения. «Евреи в течение многих поколений верили, что в час, когда придет Мессия, все гои станут праведниками, а истинный смысл этой «теории» заключается в том, что Мессия придет только после того, как все гои станут праведниками…»

И хотя я видел, что ему не по душе употребляемые мною слова «евреи» и «гои», я продолжил и заявил, что идея о том, что выход евреев из галута явится итогом исторических процессов, которые улучшат положение евреев в странах их проживания, кажется мне полным абсурдом. Если следовать этой логике, то было бы более логично, если бы Йеремия со своими товарищами предложил программу заселения евреями России, чтобы решить таким образом еврейскую проблему… «Кроме того, – добавил я с улыбкой, – здесь есть уже будущее "правительство" (лидеры революционных партий), с которыми уже можно начать вести переговоры. Похоже, – сказал я, – что таким образом можно будет проверить, насколько "истинны" все территориалистско-"сеймистские"{511} программы».

Дубин не стал со мной спорить. Он лишь слегка усмехнулся. Моя аргументация казалась ему чем-то слишком наивным и непосредственным, хотя в моих словах содержались отправные точки для совместного обсуждения. Между прочим, когда я говорил о «стихийных процессах» нашей жизни, я отметил, что деятельное участие евреев в русском освободительном движении растет день ото дня и охватывает массы, что также можно расценивать как «стихийный процесс».

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное