Мир, которого не стало

Все эти обсуждения побудили меня продолжить «исследование». Я пользовался библиотекой дяди Кальмана, в которой было, как я уже говорил, множество исторических книг, расставленных по порядку поколений: ребе и ученик, ребе и ученик. Я решил действовать в том же порядке. Каково же было мое удивление, когда в «Сефер юхасин»{100} я нашел список экзилархов, и среди них – имя Акува{101}; я сразу решил, что это как раз один из семи сыновей Элиоэйная, потомок Асира, сына царя Йехояхина, – и написал его имя крупными печатными буквами. От него снова насчитал сорок экзилархов и вождей; поколение за поколением – до гаона р. Йехудая{102}, деда гаона р. Хая{103}. И тут все стало понятно: от Йехудая до Рамбама – десять поколений, от Рамбама до р. Йосефа Каро{104} – десять поколений, от р. Йосефа Каро и Ари{105} (р. Ицхак Лурия) до Старого адмора – десять поколений и от Старого адмора до наших дней – пять поколений; я записал их имена на последнюю страницу тетради. Средний адмор, ребе Дов-Бер Шнеерсон, его зять и ученик Цемах Цедека, р. Мендл из Любавичей, затем дед, р. Цви-Яаков Динабург, потом отец… И в самом конце я написал свое имя крупными буквами: Бенцион ха-Леви Динабург – сто тридцать пять поколений от сотворения мира и до сегодняшнего дня (11 нисана{106} 5653 (1893) года, вторник – третий день недели: тот день творения, когда Бог дважды увидел, что «это хорошо»). На отдельном листе я начертил «генеалогическое древо», на котором заняла свое место вся наша родня со стороны отца: семьи Динабургов, Мадиевских, Островских, Гельфандов, Голдиновых и Баткиных; а со стороны матери: семьи Эскинбайнов, Рафкиных, Шиферсонов и Каценельсонов. Мое «древо» было устроено так же, как древо, виденное мною в книгах р. Моше-Нахума Иерусалимского «Минхат Моше» («Приношение Моше») и «Лшад ха-шемен» («Елей»). В «генеалогическое древо» я включил дядь и теть, которые, по моему мнению, были этого «достойны», а другие имена не включил.

Дядя и тетя вставали довольно поздно, и, чтобы моей «работе» никто не мешал, я старался вставать как можно раньше; я садился в гостиной на диване у окна, там была полная тишина, и чтение в эти часы доставляло мне большое удовольствие. Как-то раз, утром, когда мое «сочинение» было уже готово, в комнату неожиданно вошел дядя и увидел, как я что-то пишу в тетради. «Доброе утро, с каких это пор ты начал так рано вставать, пока все еще спят? Тебе не хватает времени в течение дня, и ты решил вставать до рассвета и трудиться! Покажи-ка мне, что ты пишешь?!» Его тяжелое дыхание стремительно коснулось меня, он взял тетрадь, заглянул туда, удивился тому, что в ней написано, и забрал ее с собой. Потом он передал ее р. Элиэзеру-Моше. Тот позвал меня к себе: «Так, значит, вот зачем ты сидел долгими ночами! Ты доказал великую вещь! Доказал, что наш род действительно идет от первого человека! Если б не ты, мы бы об этом даже не догадывались!!! И стоило ради этого столько трудиться?! Запомни правило – если человек что-то пишет, то он должен сказать этим нечто новое, то, чего еще никто не знает. А то, что ты написал, это все пустяки. Он, видите ли, доказал, что мы все – потомки Адама! Чепуха это все! Жалко на это времени!» Я с ним не спорил и смирился со своей участью, особенно после того, как он доказал, что моя «цепочка поколений» является обрывочной и неточной…

Как я уже говорил, я был единственным ребенком в доме у дяди, и довольно часто мне становилось скучно. Самым большим удовольствием для меня в ту зиму было сидеть возле дровяной печки, глядеть, как пылают поленья и как схватывается пламя, следить за удивительными цветами пламени. Особенно мне нравилось смотреть на голубой огонь, внутри которого пламя становилось белесым и почти прозрачным. Чтобы найти «голубой огонь», мне приходилось ворочать поленья кочергой, и от этого пламя вспыхивало еще сильнее. Как-то раз, когда я ворошил дрова, от раскаленного чурбачка отскочил пылающий уголек и попал мне в правую щеку… Два месяца я болел. Когда я вернулся в хедер, дети заметили – на моей правой щеке вырезан знак, похожий на крест. Дети спросили меня: «Как на тебе оказался крест, кто его нацарапал тебе на щеке?» Я стал рассказывать: «Как-то раз я шел из хедера домой, дорога шла мимо церкви, началась страшная буря, ветер подхватил меня и понес все выше и выше, к золотому куполу церкви; порывом вихря меня бросило на самую макушку купола, и я поранился о крест щекой; больно не было, я даже ничего не почувствовал, но когда я как-то раз посмотрел на огонь – меня поразило огнем, и на щеке проявился крест». Эта фантастическая история породила ужас в сердцах учеников. Дети сказали мне: это плохой знак, тебе следует молиться, чтобы с тобой не случилось того, что случилось с Файвлом, сыном меламеда Шауля, который стал выкрестом. Я сразу пожалел о том, что придумал эту историю, но сделанного не воротишь.

Мои друзья были значительно старше меня и часто влияли на меня не лучшим образом. По вине одного из них я и покинул дядин дом.