Мир, которого не стало

Беккер был блестящим лектором. Вслед за темпом своего голоса он и сам весь «вспыхивал и гас», и лучи заката над снежными вершинами светились на его лице и исчезали. Живописное освещение аудитории в этот час удивительным образом сочеталось с образностью и мастерством его лекций. Он внимательно следил за точностью и целостностью своих описаний. Создаваемые им образы были остроумны и отражали его радикальные политические воззрения: «Робеспьер, лишенный оливкового фрака, в сердце которого скопилась горечь…»; «испанская королева Изабелла, которую Луи Филипп выдал замуж за беспомощного недотепу, и она, несмотря на это, сумела родить восьмерых детей…»; «Екатерина Великая, которая, несмотря на свой маленький рост, умела выглядеть величественно, действительно была великой – в своих страстях – и имела мелочный характер» – и так на каждой лекции, про каждое историческое лицо. Неудивительно, что эти лекции были столь притягательны для молодых слушателей и слушательниц.

Однако с научной точки зрения было заметно, что материалы, по которым профессор Беккер читал свои лекции, заметно устарели, и это касалось лекций по всем периодам: от Древнего Востока, Греции и Рима до Марии Стюарт и Наполеона, Французской революции и 70-х годов. Было заметно, что лекционный курс выстроен раз и навсегда, и лектор ничего не планирует в нем менять. Его семинар был, по его собственному определению, посвящен «познанию источников». Он рассказывал об источниках и о литературе, посвященной этим источникам, а студенты записывали.

Я написал Тойблеру подробный отчет о Берне. И про лекции Беккера тоже. Отметил, что основная идея университетского курса по общей истории за два года – подчеркнуть основные моменты в ходе истории. Я допускал, что лекции Беккера имеют ценность для студентов, но при этом остро критиковал форму лекций и их содержание. Тойблер посоветовал мне не быть столь резким в своей критике; он на своем опыте пришел к выводу, что в любом случае имеется необходимость в таком общем курсе, – в этом, писал он, ты и сам убедился, – но при этом он склонялся к тому, что метод Беккера верен, насколько он мог судить по моему письму: только с помощью таких «образных» описаний можно пробудить у молодежи интерес к истории. Он посоветовал мне продолжать слушать лекции и попросил время от времени рассказывать в своих письмах об этих лекциях.

Первый семестр моей учебы в Берне был загружен работой и напряженной учебой. На Песах я решил поехать в Вильно навестить жену и сына. Я поехал через Берлин и удостоился исключительного проявления дружеского отношения со стороны Тойблера. Он пришел в гостиницу, где я остановился, велел мне взять вещи и переехать к нему на то время, что я собирался быть в Берлине. И я переехал к нему. Эти три дня оставили о себе очень приятные воспоминания. Почти все время мы провели вместе. Вместе обедали дома, вместе сидели в кафе и обсуждали различные периоды истории Израиля.

В те дни Эдуард Мейер{706} опубликовал свой труд «Начало Второй Пунической войны», и я очень увлекся его методом анализа источников. Я говорил Тойблеру, что, на мой взгляд, с методической точки зрения эта работа по истории Рима может быть для меня исключительно полезной. Я рассказывал ему, что уже беседовал – очень осторожно – с Беккером и даже с Шультхессом на интересующие меня темы, исследованием которых я собираюсь заниматься, несмотря на то, что учусь только первый семестр.

Я собирался писать дипломную работу на тему: «Политика Рима на Востоке после Второй Пунической войны». Тойблер сузил тему и настоял на другой формулировке: «Иностранные делегации в Риме после Второй Пунической войны».

Я рассказал Тойблеру, как зимой с большим интересом читал книгу Друмана «История фамильных связей Рима»{707}. Прочел все четыре тома первого издания – и мне очень понравилось. Помимо огромного количества фактов, сообщаемых с большой точностью и с указанием источников, я обнаружил, что он как историк весьма силен в анализе и что влияние Друмана на Моммзена удивительно велико, особенно в оценках тех или иных исторических деятелей, например, в оценке Цицерона, Юлия Цезаря, Помпея и его спутников. Тойблер сказал, что моих знаний по истории Рима и особенно в области немецкой историографии XIX века «недостаточно, чтобы делать такие выводы», и посоветовал мне быть осторожней в своих выводах и скромнее высказывать их… Я согласился с его оценкой, но совета не послушал.

В Вильно я пробыл не месяц, как собирался, а два с половиной месяца. Моя жена тяжело заболела и легла в больницу; лечение там было скверное, и я перевез ее и сына в Николаев.