Читаем Мир, которого не стало полностью

Вначале все шло спокойно: я ходил в гости к дяде, беседовал с ним о Торе и хасидизме. Мое решение поменять свою жизнь было непоколебимым, но я хотел сделать это тихо и мирно, без особого шума, без лишних споров и чтобы никто чужой в это не лез. Я подробно отчитался перед дядей о своей учебе в Любавичах и о беседах с р. Михаэлем Невельским про ребе. Дядя согласился со мной относительно честности и веры ребе в свою миссию, но осудил мою критику в адрес сына ребе, р. Йосефа-Ицхака: «Ты совсем не знаком с Йосефом-Ицхаком. Ему предстоит стать одним из великих цадиков, а ты даже не стремился добиться его расположения…» Мы много об этом спорили. Из всех наших споров мне особенно запомнился диспут об иерусалимских текстах. Дядя хотел проверить, насколько хорошо мной изучен Иерусалимский Талмуд, который я учил в Любавичах наперекор р. Йосефу-Ицхаку. Он предложил мне пойти к нему субботним утром – как много лет назад – «поучить немного вместе» Иерусалимский Талмуд и порассуждать о нем. Я сделал, как он просил. Недели через три он подарил мне «Иерусалимский» раздел «Моэд» (в житомирском издании) и написал на нем: «На память с любовью в дар внуку моей сестры, почтенному и совершенному мудрецу Бен-Циону ха-Леви Динабургу, от дяди Элиэзера-Моше Мадиевского». А устно добавил: «Написав «совершенному мудрецу», я имел в виду, что «мудрецом назовешься, а раввином не назовешься»… Это было примерно в то же время, когда меня попросили установить галаху в отношении одного разводного письма, и дядя полагал, что мне пойдет на пользу, если это событие не станет поводом для «иллюзий». В этом был также косвенный ответ на просьбу отца к дяде помочь мне утвердиться в желании стать раввином… Эта книга, подаренная мне с большой любовью, и сегодня хранится в моей библиотеке, и я очень рад, что по инициативе моего дяди было достигнуто «всеобщее соглашение» об освобождении меня от дальнейшей карьеры раввина. У меня были основания подозревать, что это решение дядя принял после того, как посоветовался с Любавичами. Поэтому я начал уделять много времени изучению русского языка, чтению книг по-русски и общему образованию: арифметике и географии, российской и общей истории. Несколько друзей с большой тактичностью предложили мне свою помощь: нашли мне несколько учеников для занятий ивритом, принесли мне все необходимые учебники и книги для чтения, карты; время от времени приходили проведать меня, давали дельные советы, интересовались успехами и как бы невзначай помогали мне с учебой. В городе распространился слух о моем «отходе» от Торы, и мои друзья хасиды и учителя – особенно старшего поколения – тоже начали приходить ко мне. Они просили, чтобы я сказал им, действительно ли это так. Правда ли, что я перестал учить Талмуд? Они просто не могли поверить… Среди всех этих визитов мне запомнился визит р. Йоси, шойхета, который девять лет назад учил меня трактату «Макот». Когда он вошел, он сразу увидел мое «нравственное падение»: на стене – контурная карта России, а я стою возле нее и отмечаю на ней поволжские города.

– Я не понимаю, – сказал р. Йоси, – на что ты тратишь свое время? Вот я не учил географию, однако же с первого взгляда могу сказать, что это – государство, – и показал на Каспийское море, чьи берега очень красиво были нарисованы на карте. – Как это государство называется?..

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное