Мир, которого нет

— А что? Обеспечим любовь, по полной программе! — Гриша совсем придвинулся к ее уху своими полными, мокрыми губами и шепнул. — Тут говорят, новые немецкие веяния популярны — даже групповые занятия любовью можно устроить. Вы как, не против?

— Я еще погодю, Гриша. Не доросла еще наверно, — шутливо оттолкнула его от себя Шура ручкой сложенного веера — благо, вальс уже закончился.

— Смотрите, не перерастите, уважаемая! — усмехнулся кавалер и, не теряя галантности, несмотря на недвусмысленный жест веером, проводил даму к выбранному ей месту и растворился в толпе, что, впрочем, Шура восприняла с немалым облегчением.

Все-таки Гриша был самым отталкивающим кандидатом, как внешне, так и внутренне.

Может, конечно, современные взгляды на любовь и были демократичнее, чем раньше, но такое плотское свинство, было Шуре не по душе и, в принципе, мало чем отличалось от «свала» у простолюдинов. Не смотря на новые веяния Европы, в России по-прежнему никто не интересовался душевными качествами девиц. Что такое любовь можно было узнать только у Тютчева или Фета, а в повседневной жизни в расчет шли только деньги, политика и экстерьер невесты. Она с тоской ожидала очередного кавалера…

После бала, ночью, приехав с родителями домой, она чувствовала усталость и брезгливость. Ей хотелось смыть с себя все эти оценивающие взгляды и сплетни, а приходилось еще и успокаивать маменьку, которая с расстройством наблюдала, как дочь отшивает одного за другим всех кавалеров. Еще в карете отец коротко спросил:

— Ну как?

На что она довольно жестко ответила:

— Никак! Что бы Вы, папенька, сказали на моем месте, если Вам жених предложил заниматься групповой любовью?

Отец вздохнул, помолчал и ответил:

— Мерзавцы! В наше время мы себе такого с девицами, тем более благородными, не позволяли! Но не все же такие хамы?!

— Папенька, дайте мне еще немного времени. Ну не лежит у меня к этим сердце! Как представлю, что с эдаким лоботрясом или уродом весь век коротать придется, просто жутко делается!

— Хорошо. Дам тебе пару месяцев и кандидатуры, а вы их с мамой обсудите.

Придется вам с ней по балам усердно пошастать! Никуда не денетесь! Это тоже работа.

А на следующий день, когда Шурочка у себя в студии пыталась отвлечься от всех, навалившихся на нее забот, к ней зашел Саша. Ей казалось, что она больше не в силах переносить кавалеров, умудряющихся и льстить, и хамить одновременно, как будто у нее выработалась какая-то непереносимость. Но, увидев Сашин задумчивый взгляд, она почувствовала, как радостно затрепетало ее сердце.

— Здравствуйте, Шура! Я пришел, как и обещал… — юноша явно не знал, как продолжить разговор, опять перейдя на «Вы» и, видимо, столкнувшись с той же трудностью, что и она в первую их встречу — плести высокопарный бред не хотел, а откровенничать стеснялся.

— Как здорово! А то я уже подумала, что ты забудешь про свою почитательницу!

— Нет, как можно, и потом, у меня еще не столько почитателей, чтобы швыряться ими налево и направо.

— Ага! Я поняла — когда ты станешь великим и у тебя будет много поклонниц, тогда ты про первую и не вспомнишь! — хитро взглянув на смутившегося юношу, сделала вывод Шурочка.

— Как ты могла подумать такое?! — возмутился юноша. — Ты для меня…

— Я для тебя… что? — еще озорнее улыбнулась девушка, опять ловя парня на слове, но, увидев, что тот совсем замешкался, подыскивая правильный ответ, сама пришла ему на помощь: — Лучше молчи! Я пока для тебя просто не могу ничего значить, а обижать меня тебе ни совесть, ни приличие не позволяет. Я же вижу!

Саша улыбнулся и сказал:

— А ты, все-таки не просто остра на язык! Спасибо, что сжалилась.

— Брось! Острота языка не от ума или большой души, а от злости происходит! Ведь добрый человек просто не в состоянии издеваться над собеседником, пусть даже и в шутливой форме. Так что, ты уж извини. Это у меня так — девичьи глупости.

— Ты лучше похвастайся своими работами — не просто же тут в мастерской днями засиживаешься?

— А смеяться не будешь? Я ведь не портреты или натюрморты пишу.

— Но ты же надо мной не смеялась? А почему я должен?

— Ну ладно, смотри, пока никого нет, — Шура, набравшись смелости, пошла к дальней стене доставать лучшие свои работы и, заметив, что Саша пошел за ней, крикнула оттуда ему. — Погоди, пока не смотри! Я сначала их на свет выставлю!

Юноша послушно отвернулся. Спустя минуту — другую, Шура приглушенным от волнения голосом сказала:

— Теперь можно, — и отошла в сторону, замерев в напряженном ожидании.

Саша, повернувшись и, увидев сразу пять картин, сначала замешкался, потом как-то странно посмотрел на одну, тут же на другую, даже тряхнул головой и уставился на третью. Долго-долго ее рассматривал, то приближаясь, то удаляясь. Наконец произнес что-то про себя и перешел к другой. Девушка уже устала ждать и осторожно спросила:

— Ну как?

— Что? — не поворачиваясь, буркнул парень, и вдруг до него дошло. Он резко повернулся и восторженно уставился на автора, обреченно ожидающего его вердикт.

— Разве можно так рисовать?!

— А почему нельзя? — не понимая, переспросила Шурочка.