Мир, который мы разрушим. Книга 1. Осколки нации

– Я всё расскажу! Всё! Только не трогай её, она ни в чём не виновата! Это всё я! Да, это я убил тех людей! Это я хотел поднять бунт против администрации! Я один, более сторонников я не нашёл!

– Не ври мне, щенок! – Заорал, брызжа слюной, следователь. – Нам известно, что у тебя есть сторонники! Имена, живо!

– Я хотел привлечь на свою сторону людей, но они меня не послушали! Делайте со мной что хотите, пристрелите меня прямо на месте, только не трогайте Настю! Она здесь ни при чём.

–Застрелите, говоришь? – В глазах у отца Павла промелькнул сумасшедший блеск. – Застрелить? Это можно, только вот не сразу.

С этими словами следователь направил дуло нагана на Давида и спустил курок. Прогремел выстрел, и в комнате стало трудно дышать от запаха пороха. Герой заорал от нестерпимой боли, прижимая ладони рук к ране на правой ноге. И тут произошло событие, которого никто не ожидал, которое раз и навсегда переменило жизнь героя и его самого.

Настя, вывернувшись, укусила следователя за руку. Отец Павел, вскрикнув от боли, отдёрнулся от Насти и со злобой ударил её рукояткой пистолета по лицу. Громова Анастасия единственный лучик света в жизни героя, его любовь и вера в счастливое будущее, упала на спину и ударилась об дверной косяк затылком, оставшись так лежать без движения. На минуту в камере повисла тишина, все смотрели на безжизненное тело девушки с прекрасным умиротворённым лицом. Можно было бы подумать, что девушка спит, если бы не ручеёк густой багряной крови, медленно наполняющей щели в полу. Несмотря на жуткую боль в ноге, Давид рывком подался к бездыханному быстро бледнеющему телу супруги. Одной рукой приподняв её за талию, а вторую запустив в её длинные чёрные волосы, которая тут же обагрились кровью, прижал свою супругу к себе и горько заплакал.

Тем временем отец Павел, побледнев, выскочил в коридор в сопровождении двух дружинников. Оставив Громова с одним мордоворотом для охраны.

Сколько времени Давид вот так просидел на полу, прижимая к себе тело супруги? Час? День? Вечность? Для героя это было неважно, он потерял над собой контроль, не замечая, что вокруг него происходит. В чувство его привела мощная пощёчина и басистый голос своего отчима:

– Вставай, малой! Вставай! Слышишь, ей уже не помочь! Ты должен отпустить её. Сейчас любое промедление для нас смерти подобно. Ты ранен? Дай я тебя осмотрю, может, получится под шаманить из походной аптечки…

Герой опустевшим взглядом смотрел на лицо своей, ещё так недавно живой и любимой, супруги. Какой смысл ему бежать? Куда? Для чего ему теперь жить? Все краски яркой, счастливой, прошлой жизни разом померкли, не оставив в душе ничего кроме пустоты. Но где-то в середине грудной клетки, где-то в районе набирающего темп мужского сердца, из глубины души вырвалось новое чувство. Оно заволокло сознание героя, ни о чём другом думать более не представлялось возможным. В один миг цель его жизни определилась в один мощный порыв. МЕСТЬ! Вот для чего ему стоит прожить лишний день, год, вечность, и не успокоится он, пока не увидит мучительную смерть Павла. Кто принесёт ему эту смерть? Этот вопрос для героя был абсолютно ясен. Только он должен это сделать! Он и никто другой!

Давид опустил тело своей покойной супруги на пол, и с любовью закрыл её карие глаза

– Спи спокойно, любимая, ты будешь отомщена…

Рука отчима легла на его плечо, Громов-старший молвил:

– Пора уходить… Она хотела бы, чтобы ты жил дальше…

– Пойдёмте, только куда?

– Есть у меня одна мыслишка. Давай-ка я тебя для начала осмотрю. Ни черта себе! Огнестрельное! Так-так, дайка глянуть.

Разорвав штанину, Александр Семёныч внимательно осмотрел рану и сделал вывод, что пуля пошла навылет.

– Пуля навылет. Ничего, жить будешь. Сейчас мы тебя перебинтуем… Так… Попробуй теперь на ногу стать. Сможешь?

Давид без особых усилий поднялся на ноги. Рана, до этого не болевшая, внезапно начала тянуть и ныть.

– Встал, вот и хорошо. Я уже боялся, что тебя тащить придётся. Ты вот что, забери одежду этого жмура – она тебе пригодится.

Только сейчас герой заметил, что в комнате лежало ещё одно бездыханное тело, того самого гиганта-охранника. Охранник сидел, прислонившись спиной к стене, и все бы ничего, если бы не вывалившийся язык и следы от струны на шее. Семёныч тоже был переодет в форму дружинника, что сначала Давид не заметил.

Поступив так, как ему приказал отчим, герой переоделся в форму своего тюремщика и, опираясь на дружески подставленное плечо, поплёлся к выходу.

В «Юпитере» жизнь шла своим чередом. Люди просыпались в своих комнатах, в столовой ели курятину с гречкой, спешили на работу, сдавали смену и снова шли спать или есть. Иногда в зале проводились работы или душещипательные собрания, хоть как–то разбавлявшие томящее постоянство.