Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России

В 1925 году Иван Ильин, проживавший в Германии (после высылки на знаменитом «философском пароходе»), публикует книгу «О сопротивлении злу силой»^[27]. Этот текст представляет собой завершённую моральную философию авторитарного православного государства, в котором практически достигается единство духовного и политического. Такое единство для Ильина является трагическим, так как государство, являясь «органом Добра», не только не тождественно этому Добру, но и требует постоянного применения силы, пыток и казней. Это трагическое противоречие определяет и личный путь православного воина, и общее содержание эпохи.

Ильин создаёт свою версию оправдания насилия в десятилетие, когда борьба красных и белых, революции и контрреволюции, покидает национальные границы России и становится глобальной – «европейской гражданской вой ной», согласно известному определению Эрнста Нольте^[28]. Сторона Ильина в этой вой не чётко определена – это «белые воины», носители «православной рыцарской традиции», на которых возложена тяжесть государственной необходимости в эпоху, когда само государство и определяемое им единство общества утеряны. Эта утрата является, прежде всего, результатом нравственного упадка, основа которого – в «моральном гедонизме» русского образованного класса, забвения цели ради чистоты средств. Прежние законы, которые прежде обеспечивали превосходство Добра над Злом, разрушены, и в свои права теперь вступает стоящая выше закона сокрушающая сила Любви.

Задача, которая стоит перед этой силой – не только государственно- политическая, но и духовная: победа истинного христианства над мнимым, пацифистским, безвольным, сознательно или неосознанно потворствующим Злу. Именно поэтому в центре критики Ильина находится учение Льва Толстого о непротивлении злу силой. Толстовство, казалось бы утратившее свои позиции к середине 1920-х годов, представляет опасность в своей сути – как идея нравственной автономии личности. Эта идея превращается в книге Ильина фактически в синоним индивидуалистической «негативной свободы», принцип либеральной демократии, бессильный перед наступающим злом.

В этом отношении Ильина стоит рассматривать как одного из мыслителей эпохи, сосредоточенных на переосмыслении роли насилия – таких, как Владимир Ленин, Жорж Сорель, Карл Шмитт или Вальтер Беньямин. Это утверждение, конечно, требует отдельного анализа, но стоит отметить, что понимание насилия Ильиным вполне соответствует тому, что Беньямин определял как «мифическое», т. е. восстанавливающее власть по ту сторону логики права^[29].

О Добре и Зле

Стоит определиться с содержанием этих принципиальных для Ильина категорий. Итак, зло является внутренней духовной склонностью каждого человека, имеющей исключительно личный, произвольный характер. Его развитие в душе протекает незаметно, и лишь постепенно находит выражение через внешние поступки. Проблема в том, что и эти поступки не могут быть опознаны самим человеком как злые, но, напротив, чаще рассматриваются как проявление и расширение границ индивидуальной свободы от принуждения и контроля. Это чистое господство произвольного через «тело», которое «точно выражает и верно передаёт его душу во всём её бессознательном состоянии»^[30]. Если Добро осознанно, то Зло бессознательно, оно узнаётся окружающими, но остаётся невидимым для самого злодея.

Необходима постоянная работа над собой, чтобы возвыситься над произвольностью своей личности и обратиться к «объективному совершенству», способностью измерять своё «жизненное содержание мерой её подлинной божественности (истинности, прекрасности, правоты, любовности, героизма)». Подавление произвольного в пользу объективного и подлинного требует проявления воли, укрепления «стен индивидуального Кремля, в построении которых состоит духовное воспитание человека».

В момент крушения государства, подрыва основ существования субстанциального, внеличностного Добра, Зло, напротив, становится внешним, видимым и торжествующим. Оно выходит за пределы личности и являет «миру своё духовное естество».

Таким образом, сознательная внутренняя работа никогда не достаточна, так как личностное соотношение между Добром и Злом определяется активной действующей волей других. Отказаться от любого принуждения и оставить человека наедине со своей внутренней моральной битвой (как это проповедует Толстой), – значит самому уклониться от битвы, пассивно потворствуя проявлению зла в ближнем. В столкновении Добра со Злом мы никогда не бываем одни, – но, хотим мы того или нет, принадлежим миру. Невозможно вести внутреннюю борьбу, не вступая в борьбу за другого. Активный волевой ответ на произвол чужой личности является не вопросом выбора, но необходимостью и долгом, проявлением Добра в самом себе. Понуждать и заставлять