Мир лабиринта и костей (СИ)

— Это мой город! — в сердцах крикнул Гилберт, против воли отступив на шаг, тогда как Киллиан, наоборот, приблизился. — Я должен защищать его и править им!

— Это наш город! — возразил Киллиан. — И мы будем защищать его вместе. Мы на одной стороне, Гил. Всегда были и всегда будем на одной стороне. Тебе не обязательно лезть на рожон, чтобы доказать, что ты не бросал Омагу на произвол судьбы. Достаточно того, что ты вернулся и помогаешь Фортинбрасу. Некрополи — опасное место, про Лабиринт и говорить не стоит. Если бы великаны знали, что ты собираешься войти в них, они бы поняли, что ты куда сильнее и храбрее, чем они говорят.

Гилберта такой расклад не устраивал: о Некрополях знали немногие, Лабиринт и вовсе считался легендой. До тех пор, пока о них станет известно, может пройти не один месяц — и это с учётом того, что сальваторы и их ракатаны, возможно, не сумеют пройти Лабиринт полностью. Никто не знал, что в нём скрывается, и никто не был готов к опасности, поджидающей там, по-настоящему.

У Гилберта не было столько времени. Он должен был доказать, что имеет право находиться в Омаге и править ей в том случае, если корона всё же выберет его.

Шерая верила, что он поступит правильно, и Гилберт не хотел её разочаровывать.

— Я не знаю, — повторил он совсем тихо, опустив плечи и голову. — Я ничего не понимаю.

Каждый раз, когда Гилберт признавался в слабости или в страхах, которые терзали его, он хотел удавить себя собственными руками. «Ты из рода Лайне, — шептал голос отца в его голове. — Лайне никогда не боятся». Гилберт же был огромным исключением из правил: постоянно боялся, пусть и не показывал этого. Когда во время суда Фортинбрас заявил, что желает жить в его особняке, Гилберт едва не умер от страха прямо на месте. И каждую ночь он просыпался из-за кошмаров, иногда и вовсе не спал. Он постоянно боялся, и все его страхи были связаны только с Фортинбрасом.

Он знал, что делать, несмотря на изгнание из рода и всеобщую ненависть. Он использовал магию и чары, чтобы добиться желаемого, и вознамерился найти врата в Некрополь, чтобы через него провести их в Лабиринт.

Всё, что Фортинбрас делал, он делал ради сигридцев, в том числе ради своей семьи. Ради Гилберта.

— Я не понимаю, — пробормотал Гилберт, изо всех сил пытаясь подавить слёзы. Ему ни в коем случае нельзя плакать — только хуже себе сделает.

Киллиану, судя по всему, было плевать. Он подошёл ближе и поначалу неловко, будто считал это чем-то противоестественным, обнял Гилберта.

— Нельзя всё понять сразу, — пробормотал Киллиан, так же скованно похлопав его по плечу, — но я знаю, что ты справишься. Я поддержу любое твоё решение не потому, что ты мой принц или племянник, а потому что я люблю тебя, Гил. И я знаю, что ты поступишь правильно.

***

Несмотря на всеобщее веселье и разговор с Гилбертом, который немного облегчил душу, Киллиан всё ещё чувствовал себя отвратительно.

Напряжение, царившее между его племянниками, можно было резать ножом. Фортинбрас отлично притворялся, будто его ничего, кроме исчезающих врат в Некрополи, не заботит, однако Гилберт, демонстрируя раздражительность и враждебность, справлялся за двоих. Это сильно беспокоило Киллиана, и даже сейчас, на приветственном пиру, он думал лишь о них.

Киллиан сомневался, что Гилберт смирится с положением, в котором оказался, так просто. Он был достаточно умён, чтобы понимать, что Киллиан прав, и при этом слишком упрям и требователен к себе. Гилберт всегда ругал себя за малейшую ошибку, пусть даже та была допущена совершенно случайно и никак не зависела от него. Даже представить сложно, что творилось в его голове сейчас.

Но, по крайней мере, Гилберт понял, что не обязательно постоянно наступать себе на горло и лезть из кожи вон, лишь бы доказать, кем он является на самом деле. Он пообещал Киллиану, что попробует дать шанс не только Омаге, но и Фортинбрасу в частности. Это, однако, не означало, что он будет сиять от радости этим вечером.

Так как Клаудия предпочитала игнорировать любые шумные мероприятия и отсиживаться у себя в покоях, Энцелад, практически всюду следовавший за ней, сейчас сопровождал Гилберта. Киллиан считал странным и неприемлемым, чтобы кэргорский рыцарь, пусть даже из такой известной семьи, как Эрнандес, постоянно крутился вокруг Гилберта, однако своего возмущения не высказывал, позволяя племяннику самому решать, как будет лучше. В конце концов, именно этого Гилберту и не хватало с тех пор, как Омага столь холодно приняла его.