– Много в вас, сударь, печали.
– Ей есть откуда взяться. Вы знаете, что у меня в руках?
– Я глаз с этого не спускаю. Вы – мой гость. Но если выпьете хоть глоток из этого кувшина, станете одним из моих домашних. Я всегда буду рад хорошему солдату. Но хотите ли вы этого, сударь?
– Пришли ко мне какие-то люди… за месяц до того, как меня нашел Мирек. – Грабинский как будто не слышал ответа коменданта. – Сказали, что явится ко мне друг, которого я давно не видел. Они рассказали, как он убивал и что они не могли напасть на его след, потому что его оберегали могущественные хранители. Но они нашли способ. Проверили судьбы всех, с кем он мог столкнуться. Так они добрались до меня и еще одного парня… неважно. Пришли, словом, и сказали, что Мирослав вернется в мою жизнь. И что я снова обрету детей и жену, и службу, и честь, как вы говорите. Если только в нужный момент выдам им его.
Шляхтич молчал.
– А чтобы я не сомневался, сказали, что сделают с моей женой и детьми, если я не соглашусь… Эта сучка изменила мне, чтоб её… Но дети! Я их много лет не видел. И что в таком случае подсказывает ваша честь?
– Честь, – ответил господин Бурылович, – это не иллюзия. Я сам помню мужчин и женщин, для которых честь была как кровь и воздух. Они выходили с саблями против целых армий, вставали перед ордами врагов, и каждый из них мечтал лишь о том, чтобы убивать. Они шли на дуэль с защитником противника, и в живых оставался только один. И потом могли повернуться спиной к вражеской армии и уйти. Что, как не честь, заставляло их сдержать слово, данное только что убитому человеку? Но, может, вы, сударь, и правы. Может, это сказка. Я порой не знаю, мои воспоминания – это реальные события или сцены из баллад. Когда-то я был человеком, сейчас я легенда. Может быть, меня меняет человеческое представление о том, каким было прошлое? Может, это всего лишь красивая поэзия, а честь, как вы говорите, никогда не существовала? Но скажу вам, сударь, лишь одно: даже если ее тогда не было, сейчас она есть. И мне всё равно – появилась ли она из истории или из баллады. Она существует, и это не иллюзия, а могущественная сила. Как магия, как силы, благодаря которым начинается день и кончается ночь. Сейчас всё изменилось. Сейчас сила берется из сказок и из магии, ее дают нынешние хранители этого нового мира, которого я не знаю. Потому что такие, как я – упыри, воскресшие и даже персонажи из сказок, – в нее верят.
– И как, при всём моем уважении, это должно мне помочь?
– Если хотите, выпейте из этого кувшина. Я охотно приму к себе ваш дух. У вас есть честь, она вам и подскажет, как поступить.
– Честь? – Грабинский снова рассмеялся, но в голосе его не было веселья. – Я однажды уже убежал! Когда они оставили меня, эти посланники дьявола, я залез в долги перед людьми, которые такого не прощают. Хотел, чтобы меня убили. Сам не смог этого сделать. И знаете, что произошло? Я был на волосок от смерти. И кто спас меня из их рук? Мирек. Насмешка судьбы, не правда ли?
– Не мне обсуждать приговоры Провидения. Но, может, вас двоих объединяет нечто большее, чем обычная человеческая судьба? Господин Грабинский, мне пора возвращаться на торжество. Останьтесь здесь, подумайте над тем, как переплетаются судьбы, и примите то решение, которое каждый человек принимает сам. Как по мне, ни одно из них не будет для вас плохим.
– Потанцуем? – шепнул Кутшеба, видя, что Бурылович поднимается. – Пойдем потанцуем.
– Не поговоришь с ним? Ты должен…
Он утянул мару за собой еще до того, как Бурылович увидел их и понял, что они подслушали разговор. Он стыдился своего любопытства, которое заставило его слушать. Чувствовал себя так, как будто предал Грабинского. И хотя ему было интересно, какое решение тот примет, он счел, что лучшее, что он может сделать, это подарить старому человеку ночь в одиночестве.
Он потянул протестовавшую, но все-таки подчинившуюся мару в зал и танцевал с ней до самого утра. Когда музыканты уже выбились из сил, демоница просто вжалась в него, и они качались на месте, в то время как мелодии становились всё более ленивыми, а его все больше удивляло ее тепло и волнение. А когда небо за окнами призрачной станицы начало светлеть, она поцеловала его в щеку, на удивление робко, невинно, и скрылась в нем.
Как только заиграл рассвет, они оседлали отдохнувших лошадей и, сердечно попрощавшись со всеми жителями крепости, уехали.
Глава 7
Высокий мужчина, имени которого Корыцкий не знал и называл его Пижоном, выехал с самого утра из Кракова на дрожках и направился в сторону Закшувка. Извозчик, как почти все, кто занимался тем же ремеслом, работал, конечно, на Корыцкого, поэтому генерал не поехал за объектом лично, а ждал возвращения извозчика, попивая коньяк в одном из кафе в районе Рыночной площади.