Мир миров

Кунтц приказал заковать всех, включая женщин. Епископ уговаривал Ванду остаться с ним, однако на это не соглашались ни Шулер, ни сама девушка. «Где они, там и я!» – решила она, неизвестно, думая при этом об отце, любимом парне или обо всей компании. Шулер в свою очередь сказал епископу прямо в глаза, что ему не удастся сделать из его дочери монашку и заковать ее в кандалы одной религии. У епископа заблестели глаза; казалось, два бога сейчас начнут проверять, кто из них сильнее, но Ванда не позволила этого. Она встала между ними, обняла их и прошептала что-то, что могло быть и просьбой, а могло и благословением. Что бы она ни сказала, они оба пришли в замешательство и отошли друг от друга.

– Я никого здесь не предавал. – Кутшеба дернулся, когда на него надевали кандалы. Он оглянулся на епископа и плюнул в его сторону.

Кунтц рассмеялся. Демонстративно улыбаясь, он подбежал к епископу с протянутой рукой. Старец неохотно пожал ее.

– Вы мудрее, чем ваша погасшая религия! – похвалил его гном. – Вы понимаете, за кем будущее! Я бы даже выпил с вами за начало плодотворного сотрудничества, но время поджимает! Этого там уже ждут. Ну, бывайте, товарищ! Простите, что я не жду от вас благословения в дорогу…

– Дурак, – казак, стоявший рядом с епископом, по-волчьи оскалился, наблюдая за взлетающим дирижаблем. Они еще до его прибытия правильно рассчитали дальнейший курс корабля, когда отправляли в путь Волка Ветролапа. – Несет свою смерть и радуется этому.

– Ты не знаешь, чем это закончится, Юрек, – епископ положил ладонь ему на плечо. – И даже я не знаю. Послушай меня, сынок. Ты поедешь за ними, но со своими людьми. Осторожно, по-тихому. Если Кутшеба не сможет ничего сделать, не предпринимай никаких действий.

– Я знаю таких, как он, батька. Он мир перевернет с ног на голову, но своего добьется. Даже могила его не сдержит.

– Может, и так. Но мы еще не готовы к войне с Революцией. Мы должны положиться на этого несчастного человека. Ты поможешь ему сбежать, если что, но ничего, кроме этого. И проследи, чтобы дирижабль был наш.

– Слушаюсь, – скривился казак. Его определенно не радовала перспектива поднебесного путешествия. – Благословите меня перед сражением. Если я не вернусь, то хочу, чтобы душа моя была чиста и перед небесами, и перед землей.

Епископ не был уверен, значило ли хоть что-то его благословение для молчаливого Неба, но положил ладонь на голову воина, вызванного равно из степных легенд и из романов. От молитвы у мужчины заблестели глаза. Печать благословения, возможно ничего не стоящая в христианском Небе, на Диких Полях имела свое значение. Епископ мог порой сомневаться в себе, в своей роли и значении, но вся Украина знала, что нет никого святее, чем святой Николай, Бог богов на Диких Полях. Даже земля стелилась под ноги рыцарям, которых он благословлял.

Какое-то мгновение он смотрел на свою левую ладонь, удивленный, что небольшая рана на ней не затянулась так быстро, как он ожидал.

– Я слишком слаб, – прошептал он, когда остался один. – Какой из меня Бог, какой из меня хранитель! Я вхожу в союз с дьяволом и проклятыми людьми, и ни одному из них не могу дать избавления.

Поскольку он считал, что общение с самим собой не свидетельствует ни о мудрости, ни о набожности, а только о том, что в нем до сих пор препираются две натуры – языческая и христианская, он убежал туда, куда всегда убегали от одиночества сверхъестественные создания, – к своим верноподданным.

Он попрощался на православный манер, что всегда помогало ему обрести спокойствие, и пошел править службу для волков и людей.

Глава 9

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля, лагерь Революции

Они решили устроить целый спектакль, почти что мистерию, чтобы показать, как должны страдать их враги. Однако прежде всего они хотели продемонстрировать поражение человека, который так долго вызывал у них страх.

– Я бы сразу с тобой покончил, убийца, но нужно еще вытащить из тебя кое-что, – улыбка цвела на устах Кунтца, как гниющая рана.

Гном искусал губы до крови, пытаясь взять себя в руки и не замучить пленника, прежде чем приведет его, связанного, к своим покровителям, в пародии древнего триумфа цезарей. Хотя ему и казалось, что после многонедельных допросов на Лубянке он уже никого и ничего не боялся, всё же Кунтц опасался Брыка, потому что не мог его понять. В человеке, который молниеносно поднимался по карьерной лестнице, скрывалась какая-то тайна и амбиции, недоступные умишке порабощенного слуги, в которого превратили когда-то потрясающего агента. Кунтц хоть и не отдавал себе в этом отчета, сжимался при одной только мысли о Брыке.