Мир миров

Его тень привлекла внимание Кутшебы, было в ней что-то неестественное. Может, над великаном нависало проклятие? Если так, это может быть интересно, ведь проклятие можно использовать. Как и все остальное, это была просто форма энергии.

Как и Она. Ну, почти.

Кутшеба заметил Ее незадолго до того, как больничные врачи, наконец, решили, что он уже в состоянии выдержать известие, принесенное железнодорожным служащим. Невысокий толстый мужчина с быстрыми, бегающими глазами и подозрительно хмурой физиономией стоял над кроватью пациента, он откашлялся и без лишних слов объявил, что ему очень жаль, но жена и двое детей Кутшебы не выжили в катастрофе.

Надолго ли потерял он тогда сознание или только на мгновение? кричал ли? ругался ли? или ему это только казалось?

Когда он открыл глаза, тот же самый толстый железнодорожник с тем же самым озабоченным выражением лица сидел возле его кровати. С противоположной стороны стояла медсестра, госпожа Аня. Ее печаль показалась Кутшебе искренней. Сейчас он понял, почему она избегала его взгляда, почему так быстро замолкала или убегала по коридору.

– Извините, ради бога, – у железнодорожного служащего был смешной писклявый голос, – но я должен спросить, что вы помните об этом инциденте. Мы пытаемся выяснить его причины. Показания свидетелей могут нам помочь.

Аня выглядела возмущенной. Кутшеба отвернулся от нее и посмотрел на толстяка. Он недооценил его тогда, принял за обычного немного туповатого чиновника.

– Я пошел в вагон-ресторан. Маргарита с детьми должны были ко мне присоединиться… – он замолчал. – Не помню ничего необычного, – соврал он.

Тогда он увидел Ее впервые. Еще не четко, как призрак. Она стояла за толстяком. Кутшебе казалось, что она печально улыбнулась, прежде чем ее фигура поблекла и рассеялась.

Во второй раз он заметил Ее дома за день до похорон. Он сидел за столом, поставив напротив бутылку водки, и удивлялся, что ему даже не хочется напиться. Потянулся к рюмке, но сразу же отставил ее. Не хотел пить только потому, что так должен вести себя вдовец в состоянии отчаяния. Он никогда не напивался ни с горя, ни с радости. К тому же он не привык пить в одиночку. Только в обществе друзей и знакомых он позволял себе немного больше. На свадьбах, на праздниках, посвященных местным богам, на днях рождения он пил для забавы, для компании, потому что так положено. Но чтобы заливать горе – никогда.

Они смотрели друг другу в глаза. Его – налитые кровью от недосыпа, Ее – темные, нечеловеческие. Она изящно кивнула треугольной головой, он через минуту ответил тем же. Потом она исчезла. Он закрутил бутылку и отошел от стола. Теперь его начали терзать другие желания.

В третий раз он увидел Ее в пабе, похожем на здешний, Предгорский, через неделю после похорон. Встретились они тогда в последний раз, потому что уже навсегда.

Он перестал обращать внимание на великана. Ждал кого-то другого. Ребенка. Такого, какого искал уже много недель, пока наконец не услышал про мальчика из Предгорья.

Лишь под вечер в паб вошел высокий, худой, как шест, блондин с густой взъерошенной шевелюрой. Он обвел помещение мягким взглядом глаз с налитыми кровью белками, но с темно-синей радужкой, словно летнее небо. Он причмокнул полными темно-красными губами, покачнулся и восстановил равновесие, схватив кого-то за плечо. Что-то пробормотал. Он сплюнул, но неудачно, как раз на ботинки мужчины, которого минуту назад использовал как опору. Тот заворчал, резко повернулся, но, узнав вошедшего, только с жалостью покачал головой и оттолкнул его от себя.

Блондин снова пошатнулся, оперся в этот раз на стойку бара возле Кутшебы, который цедил свое четвертое пиво. Они кивнули друг другу, и блондин пошел дальше. Судьба на пару с земным притяжением толкнули его в сторону столика великана. Тот на мгновение прервал декламацию, и даже молодая цыганка отложила карты. Оба наблюдали, как молодой человек, подчиняясь инерции и судьбе, просто врезается в них. За секунду до того, как он упал на столик, великан схватил его длинными руками, взлохматил ему волосы и нежно подтолкнул его к лестнице. Там парня перехватила смуглянка с лицом, как полная луна, – круглым, светлым и покрытым шрамами. Она обняла парня и потащила на второй этаж, где они исчезли в полумраке еще до того, как их поглотил пустой коридор.

– Всегда один и тот же цирк, – произнес бармен с такой усталостью в голосе, от которой могла бы лишиться сил и целая армия. Он потянулся за пустой пивной кружкой и рюмкой Кутшебы. – Что вам налить?

– Сливовицу. Тот же цирк?

– Этот щенок. Он всегда навеселе. Прошу, уважаемый господин, ваша сливовица. Он всегда выглядит так, будто не может стоять на ногах, и всегда кто-то ему помогает, и девочки дежурят, чтобы им заняться. Я не знаю, что это за волшебство такое, но охотно узнал бы это заклинание.

– Он не работает, правда?