Мир на Востоке

Ахим продолжал. По его убеждению, говорил он, существуют три вида творческой деятельности. Первые два — наука и искусство, но ведь он уже пытался заниматься и тем, и другим, и его способностей явно оказалось недостаточно. Есть и третье поле деятельности — на нем свои силы может попробовать каждый, но такую возможность предоставляет только социализм — это участие в политической жизни общества. Здесь уже от человека требуется не столько талант, сколько твердый характер и высокая сознательность. И то и другое можно в себе воспитать. Разве такая деятельность не является творческой? Самому участвовать в развитии и укреплении государства. Самому нести ответственность за то, что с нами будет завтра.

— Это должен делать и ты, Матти, редактор главной газеты, и Эрих Хёльсфарт, рабочий. Прежде всего это должны делать мы, коммунисты. Ты же знаешь меня с детства. Это ты почти насильно заставил меня пойти учиться.

— Будет тебе.

— Конечно. Сунули меня в привилегированную гимназию, хотя с науками у меня было, прямо скажем… Немецкой грамматики и той не знал. Пришлось латынь наверстывать за три пропущенных года и многое другое, и все самому, без какой бы то ни было помощи. Знаешь, как могут ранить насмешки учителей? Ну а потом? Сплошной вздор и ошибки. Занимался театроведением, сам писал пьесы — но, слава богу, понял, что ничего у меня не получается. С биологией тоже не вышло. Дайте же мне наконец найти себя, прежде чем я стану дедушкой. Дайте возможность воплотить в жизнь то, что я хочу, нет, вернее, то, чему меня учил ты и такие люди, как ты. Кстати, тогда вы совсем не думали о том, способен я усвоить ваши идеи или нет. Дайте мне возможность работать на таком месте, где у меня будет чувство, что дело движется и что я сам в этом как-то участвую.

Маттиас вернулся к письменному столу.

— Так, оказывается, это мы виноваты, не так тебя воспитывали?

— И это все, что ты мне можешь сказать?

— Да погоди, торопыга. Можешь сообщить своей прыщавой научной тете, что меняешь профессию и становишься журналистом. Не буду я спокойно смотреть, как такому, как ты, если не вмешаться, и зубы выдерут, и когти обрежут, и начнут манной кашкой кормить.

С этого момента Ахим начал работать в редакции. Мюнц первым читал его статьи и заметки, правил, давал советы, а спустя месяц сказал:

— Поезжай-ка ты в Грицене, на металлургический комбинат. Мы там организуем корпункт. Это будет горячая точка, маяк для всей республики…

Голос Ульрики оторвал его от воспоминаний.

— Знаешь что, давай ложиться спать.

Мебель в их спальне тоже была новая и тоже купленная в кредит.

— Но постель еще не постелена.

— Пожалуйста, Миха, займись этим ты.

Ну вот, опять. Он терпеть не мог мучиться с дурацкими уголками и пуговицами, с удовольствием уступил бы эту процедуру Ульрике. Он слышал, как она в ванной моется под душем. Значит, и на новой квартире будет то же самое. В их прежнем жилище она тоже первая утром и вечером занимала умывальник и мылась и обливалась до тех пор, пока он не начинал возмущаться. Хорошо, что вода не рационирована. А то ему бы уже ни одной капли не досталось.

Но тут Ульрика крикнула ему через закрытую дверь:

— Эй, разве ты забыл, что у нас теперь наконец ванная есть, даже с небесно-голубым кафелем. Мы тут вполне с тобой вдвоем поместимся.

Да, об этом он и в самом деле не подумал. Ульрика громко плескалась, пофыркивала от удовольствия, направляя на себя попеременно струю то горячего, то холодного душа. Бррр, нет, ему больше по душе теплая водичка.

— Ты трус! Просто трус! — Она брызнула в него холодной водой.