Мир на Востоке

Ахим разозлился: этот Бухнер явно заранее подготовился к встрече и заучил свой ответ наизусть — и закричал:

— Тут ничего не слышно, даже собственных слов не разберешь. Разве так можно разговаривать?

С этим нельзя было не согласиться. Они вместе с Бухнером вышли из цеха на улицу. В лицо снова подул сырой, холодный ветер.

— Я хотел бы узнать, — спросил Ахим, — что ты и твои коллеги думаете по поводу отравлений газом?

— Паршиво, конечно, но пока трудно что-нибудь изменить. Приходится мириться. Стране нужен наш чугун. — Бухнер улыбнулся, белки глаз и зубы на вымазанном копотью лице сверкнули, как у негра, и добавил: — Если товарищ журналист когда-нибудь соберется нас снова посетить, советую не являться в полуботиночках и таком фасонистом плаще.

Кюнау тоже усмехнулся, только его усмешка получилась не такой дружелюбной, как у бригадира.

— Хорошо, Герберт, — произнес он, — пришли к нам Оскара Винтерфаля.

Бригадир попрощался и вновь натянул рукавицу. Как по заранее отрепетированному сценарию, спустя всего несколько минут появился плавильщик, тот самый, что недавно сыпал соду в желоб.

— Что это вы у меня в цеху все время под ногами путались? — проворчал он. — Какие ко мне вопросы?

— Да вот товарищ, — начал было Кюнау, — из редакции…

— Знаю я его.

— А статью про нас, которую он в позавчерашней газете напечатал, видел?

— Нет, — Винтерфаль покачал головой.

— Жаль. Он, видишь ли, считает, что те, кто работает на колошниках, подвергают себя опасности не добровольно.

— Ты забыл добавить, — вмешался Ахим, — что речь идет о ядовитом газе.

— Гм, — пробурчал Винтерфаль, — это все не моего ума дело — я вкалываю ниже этажом. У нас тоже не сахар. Но что поделаешь? Металл-то надо давать.

Прощаясь, он приложил два пальца к каске и уже на ходу, обернувшись, сказал:

— Хочу тебе, товарищ журналист, дать один совет. Не наряжайся так, когда на комбинат приходишь. К тебе даже подойти страшно.

На губах у Кюнау вновь заиграла усмешка, вероятно, у него наготове была уже следующая кандидатура, но Ахим не дал ему и рта раскрыть.

— Прекрати этот спектакль! — резко бросил он. — Я уже после разговора с Бухнером понял, кого ты мне сейчас будешь демонстрировать. Хорошо же ты их выдрессировал. Пляшут под твою дудку, а я с самого начала, хотя бы из-за своих полуботинок, кажусь им подозрительным. Теперь я сам буду спрашивать, и кого захочу.

В ответ секретарь парткома только молча пожал плечами. Пожалуйста, если он так настаивает. Все равно в дураках окажется. Он, Кюнау, выиграл первый раунд, и в следующем победа тоже будет за ним. Без всякого сомнения. Рабочие поддержат его — секретаря парткома, а не какого-то неизвестного журналиста.

Они уже довольно высоко поднялись по лесенке на колошниковую площадку, как снизу их окликнул женский голос:

— Товарищ Кюнау! Эй! Товарищ Кюнау!

Кюнау перегнулся через перила. Ахим тоже посмотрел вниз. Там у погрузочной рампы он увидел женщину в бесформенном грязно-синем комбинезоне. Она изо всех сил махала им рукой.

— В чем дело? — крикнул Кюнау.

— Нам надо с тобой поговорить!

Кюнау спустился с лестницы. Ахим, разумеется, без приглашения последовал за ним.

Женщина в комбинезоне была плотной, коренастой, на вид лет пятидесяти, но, возможно, это впечатление было обманчиво: копоть на лице, рабочая одежда старили ее. Из-под нахлобученной шапки выбивалась черная прядь, и ветер трепал ее. Лицо казалось серым от сажи, размазанной дождевыми каплями.

Назвав женщину по имени — Лизбет, — Кюнау спросил, какое у нее к нему дело и кто эти «мы», что хотят с ним поговорить.

— Сейчас узнаешь. Вон ждут у бункера.

Все это она произнесла довольно агрессивным тоном, и, чтобы как-то сгладить его, Кюнау попытался обратить разговор в шутку:

— Только не пугай меня, Лизхен. Что это вы там собираетесь со мною сделать?

— Нужен ты нам больно — кожа да кости, — она хрипло засмеялась. — Вот товарищ Штейнхауэр — совсем другое дело.

Откуда она меня знает? — удивился Ахим. Он поймал на себе косой взгляд Кюнау, но ему было все равно.

— Смотри-ка, такой молодой.

По дороге Лизбет рассказала ему, что работает на шихтовке, где только женщины. Она вдова — муж погиб на войне, — и эту судьбу делит с ней в бригаде каждая вторая женщина. Лизбет растит двоих детей: дочка учится в восьмом, а сын в седьмом классе. Значит, все-таки она была моложе, чем это вначале показалось Ахиму. Они хотят попросить у писательницы Анны Зегерс, которая пишет такие замечательные, доходящие до сердца книги, разрешения присвоить бригаде ее имя. В обед они ходили в управление, хотели поговорить с секретарем парткома, но им сказали, что Кюнау сейчас у плавильщиков.

У бункера их тотчас окружили женщины, мастер был тут единственным мужчиной. Кюнау не успел даже поздороваться, как на него буквально выплеснулось возмущение работниц.

— Ты посмотри на нас! Да мы же старухи! — кричала женщина лет тридцати, сорвав косынку с белокурых волос. — Если по-прежнему будем работать в такой грязи, в таком шуме, с нами и спать больше никто не захочет!

— Марго! — прервал ее мастер. Он даже покраснел от стыда. — Ты бы хоть выражения выбирала.