Мир над пропастью

Ребята со стоянки Якова, как вскоре понял Игорь, были чем-то вроде элиты среди московских таксистов. На вызовы они не ездили и по городу в поисках пассажиров не колесили, разве что подхватывали кого-то на обратном пути, чтобы не катить порожняком. Их клиентами были в основном состоятельные посетители ресторана. Большинство из них прибывали в «Russian style» на своих колесах – погулять с подружкой или встретиться с партнером по бизнесу, но, посидев несколько часов в уютном зале и вдоволь насладившись традиционной русской кухней, они обычно были уже не в состоянии сесть за руль. Водителю со стоянки нужно было доставить домой нетрезвого господина и его спутников (или спутниц), а нередко еще и отогнать в гараж его автомобиль. Делать это приходилось в основном вечером или по ночам – ресторан работал до пяти утра. Обслужив за ночь несколько клиентов, таксисты разъезжались по домам отсыпаться. До вечера же работы почти не было, и те, кому выпадала по очереди дневная смена, коротали время в основном в разговорах да за чашкой чая на огромной ресторанной кухне.

Привыкнуть к клиентам Игорю было очень нелегко. Состоятельные москвичи, садившиеся к нему в машину, разительно отличались от его бесхитростных земляков. Те считали копейки и уважали чужой труд. А эти швырялись деньгами, но могли и нахамить. Особенно почему-то этим славились девицы. Некоторые из них вели себя с Игорем грубо и пренебрежительно, точно он был их слугой или даже рабом.

К счастью, такие попадались не так уж часто. Большинство пассажиров, оказавшись на сиденье «БМВ», называли водителю адрес и тут же доставали мобильный телефон и начинали названивать по личным делам или расслаблялись, усаживались поудобнее и принимались жаловаться Игорю на свою жизнь. И эти жалобы вызывали у него еще большее недоумение и замешательство, чем хамство. С его точки зрения, их проблемы не стоили и выеденного яйца.

Кто-то был недоволен расточительной женой и тем, что она проводит слишком много времени в бутиках, салонах красоты и ночных клубах. Кому-то изменяла молодая любовница. Кто-то не успевал достроить к лету вертолетную площадку. У кого-то на гектарах вдруг завелось сразу несколько муравейников. Кто-то не мог понять, почему именно ему достались такие соседи, которые вечно шумят и не дают спать по субботам своими фейерверками. Игорь слушал их нетрезвые откровения, изображая на лице вежливое сочувствие, а в душе недоумевал – неужели это можно считать горем? Знали бы они, что такое настоящее несчастье… Ему понадобился немалый срок, чтобы понять, что все не так просто. Не то чтобы в жизни этих людей не было серьезных проблем. Были, и еще какие! Просто они боялись говорить, а возможно, и думать о них и отвлекали себя по мелочам. Им тоже было так легче… Как и он, они пытались убежать от себя самих.

Первое время Игорь еще возвращался через всю Москву, из Крылатского в Гольяново, к «себе» в квартиру и пытался к ней привыкнуть. Отпечатал новые увеличенные фотографии со старых негативов и повесил их на стену. Фотографий было много. Вся стена превратилась в мозаику его счастливого прошлого.

Уже через неделю, заходя в квартиру после смены, он словно оказывался в музее. С порога на него глядели глаза жены и дочери. Везде и всюду. И он опускал спортивную сумку, доставал альбом. Смотрел. Отбирал все новые фотографии. Искал негативы. На следующий день отпечатывал следующую партию и снова развешивал снимки. Это превратилось у него в странное хобби.

Он искал способы общаться с потерянными родными и действительно находил. Может быть, это было неправильно, болезненно, но это приносило недолгое облегчение, которое было ему так необходимо.

Он начал писать им письма. Игорь никогда не думал, что сможет переносить то, что творится в его душе, на бумагу. Но письма получались длинными и напоминали скорее один большой дневник о его жизни, чувствах и мыслях, которыми не с кем было поделиться.

Он рассказывал им все – как он по ним скучает, как прошел день, о чем он думал и какие сегодня попались клиенты. Вскоре это вошло в привычку, и трудно было прожить несколько дней, не написав очередного письма.

Через месяц Игорь вдруг понял, что не может больше находиться в этом музее памяти. Свободного места на стене больше не было. И он чувствовал, что скоро заново начнет сходить с ума. Каждая новая фотография уводила его в ту жизнь «до», и возвращаться оттуда было невероятно больно. А снять снимки со стен он не мог. Просто не мог, и все. Рука не поднималась.

Вот так человек, который снимал квартиру и регулярно платил за нее, стал ночевать у себя в машине. Доставив последнего клиента – обычно это происходило около шести утра, – Игорь возвращался к ресторану и вставал на стоянку. В машине, как это ни странно, спалось лучше, чем в чужой полупустой квартире. В конце концов он вообще почти перестал туда заезжать – так, пару раз в неделю за самым необходимым.