Мир наизнанку

Несколько лиг проделали в молчании – к сожалению, оно все чаще набивалось им в спутники, и трое друзей все реже пытались избавиться от непрошеного попутчика, словно надеясь таким образом заполнить возникшую после смерти Тангора пустоту. Да и остались ли они друзьями после всего – в том прежнем, чистом и благородном смысле, что был присущ их отношениям после Валкара? Ведь тогдашняя дружба их была столь крепка и чиста, что даже раскрытие инкогнито Лады не смогло поколебать ее в самой малой степени – просто к дружбе четверых прибавилась любовь двоих. После Орнофа, правда, между Рангаром и Фишуром произошло несколько стычек, но их вряд ли можно было считать угрозой дружбе. Теперь же будто лопнули незримые сверхпрочные связи, соединявшие их в одно целое, в непобедимый отряд, где высокое мастерство и доблесть каждого удесятерялись безоглядной поддержкой и помощью остальных. Рангар понял, что не он, а Тангор был душой их отряда, своеобразным цементным раствором, соединявшим их в несокрушимый монолит, и теперь, хотя отряд как боевая единица уцелел, монолит треснул, обнажив зияющие бреши. И хотя внешне их отношения не изменились, каждый чувствовал и понимал, что это, увы, не так, и гибель Тангора перевела эти отношения в иное качество и в иную плоскость. Достаточно много размышлявший об этом Рангар так и не смог ответить, чем грозит им эта перемена и будет ли она прогрессировать, подобно злокачественной опухоли, или же им удастся – хоть в каком-то приближении – вернуться на круги своя. Во всяком случае он надеялся на это (иначе многое теряло смысл) и постановил для себя приложить максимум усилий, чтобы сделать возможным это возвращение. Вот и сейчас он первым дал решительного пинка под зад невидимому четвертому спутнику – молчанию – и в юмористическом тоне описал свое вчерашнее пивное возлияние в компании с флаг-капитаном Фатингаром ла Норексом по прозвищу Фатингар-Усач. Однако попытка успеха не имела – Лада лишь слабо улыбнулась, а Фишур высказался в том духе, что пиво гораздо приятнее пить, чем слушать об этом, что немедленно и продемонстрировал. Четвертый спутник, ненадолго изгнанный, вернулся.

Восточный тракт проходил по живописной местности, которую можно было определить как лесостепь. Справа от тракта преимущество имел лес, отдельные островки которого дальше к западу смыкались в необозримый массив лесов долины Яанга, а слева деревья редели, рощи превращались в рощицы, чтобы сойти на нет за восточным горизонтом и превратиться в выжженную солнцем степь Красной пустоши. Дул пахнущий медом ветер, щебетали птицы, с тракта почти полностью исчезли патрули и никто не докучал путникам расспросами, но и эта идиллическая обстановка не могла вдохнуть настоящее оживление в души Лады, Фишура и Рангара, хотя время от времени то один, то другой, словно спохватываясь, пробовал заводить разговор, но поддерживался тот вяло и вскоре как бы сам собой угасал.

Три дня пути прошли размеренно и без неожиданностей. Подъем с первыми лучами солнца, активная тренировка с оружием, легкий завтрак и езда в течение восьми тэнов практически без остановок, но и без особой торопливости со средней скоростью пять лиг в тэн. Затем короткий привал на обед и вновь восемь тэнов движения. За световой день они проезжали около восьмидесяти лиг, что для обозов считалось неплохим результатом. Впрочем, обозом один фургон и двух всадников можно было назвать с большой натяжкой.

Когда начинало темнеть, Рангар выбирал место для ночлега (обычно удаленную от дороги шагов на двести – триста рощицу), фургон загоняли меж деревьев и кустов и тщательно маскировали, Лада готовила холодный ужин (горячую пищу они ели только в обед), и после вечерней трапезы, не забыв позаботиться о тархах, укладывались спать. Точнее, укладывались двое, а один оставался на вахте. Теперь дежурить приходилось и Ладе, хотя Рангар и Фишур ухитрялись под разными поводами укорачивать время ее смены, чтобы дать возможность девушке выспаться.

А на четвертый день пути обостренное чувство опасности позволило Рангару первому почувствовать тень надвигающейся беды.

Колокольчик тревоги вначале звякнул едва слышно, да и тень скорее угадывалась, чем ощущалась, и выглядела далеко не так зловеще, как перед Холодным ущельем. Но имело место нечто, насторожившее Рангара, – интуитивное надвидение громадности тени и олицетворенной ею угрозы. Если ощущение зла перед последней битвой носило направленный характер и легко угадывалось, что зло это локализованно, сконцентрированно в одном определенном месте, то далеко не так обстояло дело сейчас. Пытаясь конкретизировать разницу, Рангар подумал, что подобным образом может отличаться черная, устрашающе искрящаяся молниями грозовая тучка от сплошного фронта многоярусной, неотвратимо надвигающейся облачности…