Мир неземной

Хан осмотрел зал, и я показала ему большой палец вверх. Он усмехнулся и закашлялся, чтобы скрыть улыбку. Хан продолжил читать лекцию, и я оглядела комнату. В основном тут сидели амбициозные студенты, явившиеся на полуденную лекцию по нейробиологии ради лишних баллов, или потому что хотели продолжить карьеру в этой области, или, возможно, просто из старого доброго любопытства.

Когда Хан наконец договорил, я подождала, пока комната освободится, села на свое место, а он начал перекладывать бумаги на столе. Я подняла руку, но Хан не смотрел на меня, поэтому я громко прочистила горло.

– Простите, профессор?

Он начал смеяться, прислонился к столу.

– Да, Гифти?

– Вы утверждаете, что, если я получу лайк на фейсбуке, у меня произойдет выброс дофаминов?

– Да, именно так.

– А если я сделаю что-то плохое?

– Зависит от ситуации, – пожал плечами Хан. – Насколько плохое?

– Очень, очень плохое, – ответила я, и он снова рассмеялся.

Глава 35

Дорогой Боже!

Пусть Нана уже умрет. Пожалуйста, пусть все закончится.

Глава 36

Во всей литературе по самопомощи, которую я читала, утверждается, что нужно говорить о своей боли, чтобы ее преодолеть, но единственным человеком, с которым я когда-либо хотела поговорить о Нана, была моя мать, и я знала: она не справится. Было нечестно возложить на нее свою боль, и я проглотила свои страдания. Я вела дневниковые записи, которые становились все более безумными, все более отчаянными, пока не дошли до этой гнусной фразы.

«Бог прочитает то, что ты пишешь, и ответит на твои письма, как на молитвы», – сказала однажды моя мать. В ту ночь, когда я пожелала смерти брату, я подумала: «И хорошо, пусть будет так», но к утру, поняв, что никогда себе такого не прощу, я выдернула лист из своей записной книжки, разорвала его в клочья, а затем смыла в унитаз, надеясь, что Бог все забудет. Что я натворила? Когда у Нана случился рецидив, я зарылась в свой стыд. Я замолчала.

Я замолчала, а мама сошла с ума. Она превратилась в своего рода охотницу, разъезжала по улицам Хантсвилла в поисках моего брата. В церкви мать подходила к алтарю во время прославления и танцевала как одержимая. Если хор призывал пасть на колени, она воспринимала это буквально и сразу же падала вниз весьма болезненным образом.

Церковные сплетни так же стары, как сама церковь, и ох, как моя церковь любила посплетничать. Спустя годы Мэри, дочь пастора, стала хористкой. Ее малыш каждое утро бегал по святилищу, прежде чем она приводила его в детскую, и все ласково улыбались ему, при этом помня обстоятельства, при которых он появился на свет. Эти сплетни были сочными, как персик. Мои прихожане растолстели от них, но, когда Мэри вышла замуж, мы оголодали. И тут мама начала свои пляски у алтаря. Если беременность Мэри была персиком, то Нана стал для них настоящим пиром.

Все знали, что брат пострадал в игре, но нескоро разгадали его зависимость. Каждое воскресенье, когда пастор Джон предлагал помолиться, мы с мамой клали записку с именем Нана в корзину. Просили молиться за его исцеление, и поначалу всем было легко предположить, что речь идет о лодыжке. Но сколько времени нужно Богу, чтобы исцелить вывихнутую лодыжку?

~

– Я слышала, что он употребляет наркотики, – сказала миссис Клайн. Она была дьяконом нашей церкви. Пятьдесят пять лет, не замужем, прямая как палка, с такими тонкими губами, что они напоминали разрез на лице.

– О нет, – ахнула миссис Мортон.

– О да, дорогая. Как вы думаете, почему он больше сюда не ходит? Он не играет в этом сезоне, поэтому явно не слишком занят.

– Как печально. Как печально, что он употребляет.

– Да, печально, но – и мне действительно неприятно это говорить – их вид, кажется, склонен к зависимости. Ну то есть они всегда принимают наркотики. Вот почему в их среде так много преступлений.

– Верно. Я тоже заметила.

Я изучала библейские стихи в комнате воскресной школы, когда уловила этот разговор в коридоре. Если бы я услышала его сегодня, то знаю, как бы поступила. Я бы вышла наружу и сказала сплетницам: нет данных, подтверждающих идею, что чернокожие люди биологически более склонны к наркотикам или преступности, чем любая другая раса. Я бы вышла из этой церкви и больше никогда не вернулась.

Но мне было десять лет, и мне было стыдно. Я неподвижно сидела на стуле и надеялась, что они не услышат меня по ту сторону двери. Я так крепко сжала корешок Библии, что оставила отпечатки на страницах. Когда сплетницы ушли, я выдохнула и ущипнула кожу между большим и указательным пальцами – трюк, который я использовала, чтобы не плакать. В тот момент впервые в жизни я возненавидела Нана по-настоящему. Я ненавидела его и себя.

~

Я не психолог, историк или социолог. Я могу исследовать мозг животного, находящегося в депрессии, но не задумываюсь, какие обстоятельства, если таковые были, привели к этому состоянию. Как и все остальные, я получаю часть истории, одну строчку, которую нужно изучить, процитировать и запомнить.