Плавтина уже и забыла о тонком голосе с материнскими интонациями, тихом, но ясном, парившем на периферии ее сознания. Голос ноэма. Плавтина чувствовала присутствие множества других маленьких разумов, но они были гораздо дальше.
– Кто вы?
Она чувствовала, что не способна – по крайней мере, сейчас – на рассредоточение, позволяющее разговаривать мысленно.
– Я четырехпалая, – сказала Плавтина, с трудом ворочая языком.
Плавтине стало любопытно, почему у простой лечебной программы настолько расширены когнитивные способности. Она заставила себя очнуться, безуспешно попыталась выпрямиться. Возможно, она в смертельной опасности. Хоть ей и трудно было сосредоточиться, она спросила:
– Вы – часть Интеллекта?
Голос выдержал задумчивую паузу – будто изображал, переигрывая, легкое недовольство плохими манерами ребенка, – а потом непринужденно ответил:
– Кто это – мы?
– А…
Отон… Это имя было ей знакомо. Но она с трудом понимала, о чем идет речь. Боль усилилась. Программа, видимо, это поняла, потому что продолжила легковесно, будто ничего серьезного не произошло:
– Нет, – выговорила Плавтина.
– Я…
Каждая мысль была мукой, ударом молотка изнутри по черепу. Ей хотелось сказать, что она не боится физической боли, что ей нужно встать и поговорить с кем-нибудь из вышестоящих. Но она была так слаба…
Плавтина едва следила за щебетом своей электронной няньки, чувствуя себя слишком оцепеневшей, чтобы ответить. Программе это, кажется, не слишком мешало.
– …
– Откуда…
Закончить фразу у Плавтины не вышло. Она так больше не могла. Туманный интерес, который она испытывала к голосу, превратился в раздражение и грозил перерасти в лавину ненависти. Ей нужно отдохнуть, а эта… штука, которой в реальности даже не существует, не дает ей заснуть.