Мир ноэмов

На экранах были умирающие люди. Большинство из них лежало на кроватях или на диванах в окружении медицинских инструментов, в путанице катетеров. У некоторых к торсу или ко лбу были прилеплены электроды – маленькие бесполезные пиявки. Лица у них были каждое на свой лад искажены болезнью. Запавшие глаза, мокрая от пота кожа, волосы, прилипшие ко лбу. Во сне они уже походили на покойников, лишенных, однако, того безмятежного вида, который придает переход от жизни в смерть. Потому эта сцена походила не на галерею посмертных масок, замерших в вечном созерцании абсолютной пустоты, но на выражение глухой внутренней боли во всех ее проявлениях, которой, казалось, ни одна жизнь не способна выдержать. Весь спектр Человечества демонстрировался с экранов на этой стене: мужчины и женщины, римляне, светлокожие кельты, коренастые финикийцы, греки с оливковой кожей и расы всех промежуточных оттенков, большие и малые, как один пожираемые лихорадкой. Развитие эпидемии, начавшейся шесть месяцев назад, для Плавтины не представляло никакого секрета. От первых симптомов до летального исхода проходило тридцать семь часов, четырнадцать минут и восемь целых четыре десятых секунды. Болезнь проходила ужасающе линейно, состояние ухудшалось четкими этапами, выверенными, как партитура похоронного марша. Чума продвигалась волнами, всякий раз заражая все больше населения, поражая всех без разбора. Рассредоточенные по солнечной системе когорты одновременно оказывались сражены, и индивидуальные трагедии словно растворялись в массивной и механической непомерности самого события. Как будто Плутон отказался от идеи поражать людей наугад, по своей старой привычке, о несправедливости которой успели забыть в эпоху медикаментозного бессмертия.

И, в противоположность Плавтине из ее сна, та, что видела этот сон, знала, на что так сосредоточенно смотрел Виний: перед ними, на видео, снятых домашними автоматами, были остатки Человечества, последняя, скудная группка выживших.

– Посмотрите, – сказал он глухо. – Они уходят. Уже к вечеру в мире не останется смысла.

Плавтина промолчала. Агония начиналась, и многочисленность умирающих еще усиливала ужас. Некоторые вдруг просыпались, и их широко раскрытые глаза блестели от невыносимой боли. Другие, зная о неминуемой смерти, предпочли, чтобы их усыпили – эту миссию поспешили выполнить их слуги.