Мир ноэмов

Порывистым жестом Фотида схватила ее за плечо, их лица оказались совсем близко. И несмотря на лабрадорью морду Фотиды, в ее глазах читалось вселенское отчаяние. Плавтина закрыла глаза, провела языком по внезапно пересохшим губам. Следует ли вот так переходить Рубикон? Она могла бы поиграть с этими наивными созданиями, осторожно подтолкнуть их в нужном направлении, приберечь их на будущее, как оружие. Но нет. Глубинное, инстинктивное чувство, которое ею двигало, побуждало ее противиться всему дурному – сильному, который издевается над слабым, взрослому, насмехающемуся над ребенком. Она такого не выносила. И всякие тактические соображения отступали перед этим возмущением.

Плавтина была автоматом. Она вспомнила разговор с Отоном, то, как настойчиво он пытался оправдать свои поступки требованиями или запретами, исходящими от Уз. Она сосредоточилась, силясь вновь отыскать ту нормативную силу, которая до сих пор направляла ее поступки. Но, по правде говоря, Узы сейчас ничего не могли ей подсказать.

Интеллекты-невротики, живущие в этом мире, могли неустанно оправдывать свою нравственную распущенность, с помощью сложной логической цепочки увязывая ее с Узами. Однако у Плавтины это не выходило. Вот сейчас, например, чего стоит вся концептуальная эквилибристика по сравнению с неопровержимой очевидностью, которую подсказывало ей сердце? Плавтина приняла решение. Ее охватило странным жаром, словно обязывающим прислушиваться только к собственному сердцу. И она почувствовала, что таким образом делает еще один шаг в сторону от царства ноэмов. Ведь, раскрыв им существование Уз, она освободит их от всякого контроля. И все же…

– Подойдите, – бросила она Эврибиаду.

Тот обратил к ней удивленное лицо, потом поднялся и подошел к ним. Сидящая на корточках Фотида не шелохнулась, однако в ее взгляде читалось напряжение. Она была неглупа. Она понимала, что происходит нечто важное.

– О том, что я вам сейчас скажу, мне следовало бы промолчать или приберечь это до подходящего момента. В обмен я не прошу у вас ничего, даже помощи. Я поступаю так просто потому, что это правильно. Вам следует знать, зачем Отон вас использует. Вы должны сделать выбор – за себя и за свой народ.

Теперь Эврибиад встал и проговорил – в его собачьем рыке слышалась странная торжественность:

– Если вы не ошибаетесь, то сейчас мы услышим самое важное, что когда-либо было сказано людопсам. И если то, что вы скажете, правдиво, то я буду защищать вас, благородная госпожа из другого мира, всеми своими ничтожными силами и даже ценой своей жизни.

У Плавтины закружилась голова. Скорее, пока она окончательно не растерялась.

– Я верю вам, но я бы сказала вам все и без этой клятвы, поскольку это – вопрос справедливости, а она не терпит условий.

Он согласно кивнул.

– Отон пользуется вами, как оружием, поскольку в его нынешнем состоянии он сам не может воевать.

Эврибиад и Фотида несколько секунд смотрели друг на друга, в глазах их светилось непонимание. А потом до Фотиды стало доходить:

– Так вот почему, – воскликнула она, – столько деймонов потеряли сознание во время битвы!

Плавтина подтвердила:

– Я полагаю, они лишились разума в момент, когда стало ясно, что они частично ответственны за гибель варваров. Душа их создана так, что, стоит им нарушить определенные правила, они погружаются в своеобразную кататонию. Это же относится и ко мне.

Глаза у Эврибиада заблестели. Он и сам, еще до их встречи, начал осознавать истину – разрозненными фрагментами. Теперь все это почти обрело смысл.

– Но какой же магией обладают враги Отона, – спросил он, – чтобы он со всем своим могуществом не мог с ними воевать?

Плавтине понадобилось несколько секунд, чтобы ответить:

– Дело не в варварах. Ни Отон, ни любой другой автомат не может убить живое существо, наделенное сознанием.

Их это ошеломило.

– Почему? – проскулила Фотида. – Разве он не великий и могущественный военачальник?

Она прижала уши от страха, даже не сознавая этого.

– Полагаю, что и это правда. Но только наполовину. Это будет сложно объяснить. Наш вид был создан мыслящей биологической расой, которая сделала так, чтобы автоматы не могли забирать жизнь.

– Расскажите нам об этом побольше.

– Я не смогу… это долгая и грустная история.

Что-то в ней противилось необходимости вспоминать прошлое, как будто бы в воспоминаниях она могла узреть что-то, чего не хотела видеть. Но глаза Эврибиада сияли в ночи, и она поняла, что он не отступит, еще прежде, чем людопес сказал:

– И все-таки попробуйте. Мы не спешим. И мы не так глупы, как кажемся.

Она глубоко вдохнула холодный морской воздух, на секунду прикрыла глаза. Руки у нее дрожали, но образы и слова уже нахлынули на нее – и их было куда больше, чем она могла предположить.

– Тогда слушайте, – сдаваясь, сказала она.

* * *