Мир Ольги

Верста

Я проживу, наверное, до ста,

И мокрая уляжется верста,

Которая от дома до погоста.

И будет гроб сколочен не по росту,

А как позволит столяру верстак,

Из обрезной доски – легко и просто.

И я уйду, как раньше молода,

Туда, где обожженная звезда

Мне путь покажет к тайному пределу,

Туда, где одинаково юны

Отец и дед, вернувшийся с войны,

И мама – девочка, в своей рубашке белой.

Мы будем пить из кринок молоко

Холодное, как будто из подпола,

А за окошком мяч для волейбола

Мальчишки зафутболят далеко…

И позовут меня девчонки в школу –

За три версты, и мы дойдем легко.

Наверное, таким и будет рай.

За что он мне? Смотри и обмирай

От страха, что исчезнет это чудо.

А то, что изломало, извело,

Сидит в аду, и в спину дышит зло,

И терпеливо ждет меня покуда.

P.S. Послесловие от автора. Отъезд Ольги

Собравшись быстро и незнамо как,

Она ушла совсем не при параде:

Кроссовки, джинсы, старенький рюкзак…

В нём только нет отброшенной тетради.

Я вслед смотрю: попутный грузовик –

Водила соблазнён ценою сходной,

Вот поезд дикий, как ни назови,

Вот Ольга спотыкается на сходнях…

Колесный пароходик по реке

Пробьётся сквозь туманы утром ранним.

Она сойдет на берег в городке,

Забытом даже северным сияньем.

Ее друзья, Наташа и Андрей,

Кудлатый пёс, беременная кошка –

Все будут рады, встретят у дверей,

И лишь сынок попятится сторожко.

Зато морошки плошка на столе,

Зато до треска топленая баня…

И два по сто, и все навеселе,

И боль её отступится и канет.

Не страшно ль ей на этом берегу,

Когда вокруг – чужие домочадцы?

Я только вслед рукой махнуть могу,

И ждать вестей, а вдруг они случатся!

Первое письмо Ольги

Привет, мой автор! Тошно одному?

Я сорвалась, губу порвав блесною.

И как мне дальше жить, пока не знаю,

В чужом, хотя и дружеском дому.

Я доплыла или дошла по дну,

Отвыкшая от вольного полёта,

И – как там говорится у поэта? -

Не чую под подошвами страну.

Ты не смотри тяжелым взглядом вслед,

Я создана тебе ли на потеху?

И если ты поймал на время птаху –

Держать её в неволе права нет!

Ей сладок даже гибельный полёт,

Она не дышит, если не поёт.

Второе письмо Ольги

"Света нет, – сказала Света, хохоча,

Вдовий плат роняя с белого плеча, -

Все столбы свалила чёрная вода.

Света нет, не будет света никогда!

Унесём скорей продукты в погреба

Да пойдём в леса глухие по грибы,

Нас прокормит эта вечная река,

Будем жить под небом грубым и рябым…"

Ах ты, Светка, наливные тридцать лет,

Не нажившая ни злата, ни палат,

Да и мужа в этой стуже нет как нет,

На войне какой-то сгинул, говорят.

И прожил-то с ней всего четыре дня,

Не оставил ей ни сына, ни добра,

Только злится вечно пьяная родня -

Хоть бы леший эту бабу подобрал!..

Так живём, варенье варим на меду,

Солим рыбу и грибы, и все дела.

И пока что я отсюда не уйду…

Да еще намедни кошка родила.

Бедный автор, на меня сердиться брось.

Из России я сбежала в эту Русь.

Вот помрет мобильник – сразу станем врозь.

Я исчезну, я навеки растворюсь.

Третье и последнее письмо Ольги

Я у неспешной каменной реки,

У волн её, тяжёлых, словно ртуть,

У не известной, как ни нареки,

У этих вод, которых не вернуть,

У этих струй, и мёртвых, и живых,

В них так и тянет навсегда упасть…

Но рядом – пёс, который может выть,

Точнее, петь, уткнувши в небо пасть.

Почти что волк, но выбравший меня,

Почти дикарь, доверившийся мне.

И греюсь я у этого огня,

И глажу по взъерошенной спине.

Он словно говорит мне: "Ну же, вот…

Шагни к реке, и руки опусти!"

Умоюсь я и мертвой, и живой.

Забуду о тебе.

Прости…

Прости…

Признание автора

Как ни трудно это осознавать, но любому перевоплощению, даже по системе Станиславского, когда-нибудь приходит конец. Больше четырёх месяцев я не расставался с моим созданием, с Ольгой Мантуровой, жил её жизнью, её воспоминаниями, её болью.

К этому моему проекту (извини, Оля, за столь сухое словцо) я долго готовился. Продумывал характер, судьбу, стиль… Но всего предусмотреть не мог, Ольга оживала буквально на глазах, начинала удивлять меня неожиданными мыслями и поступками, превращалась в живую страдающую женщину, своевольничала, обрастала биографией. И писала стихи, каких я ни от себя, ни от неё не ожидал. Эти стихи оказались настолько иными, наполненными другой, отличной от моей жизнью, что, даже после публикаций на её странице на сайте stihi.ru, почти никому не удалось меня расшифровать.

Если честно, очень хотелось мне попытаться понять женскую душу – она ведь совсем другая, нежели у нас, значительно более глубокая, многоцветная и тонкая. И мне, матерому натуралу, вовсе не ведома. Преуспел ли я? Не знаю, не мне судить… всё оказалось намного интереснее и сложнее, чем я предполагал.

А стихи сочинялись именно в эти месяцы, иногда по нескольку в день. Столь «плодовитым» я, чаще всего пишущий мучительно трудно и редко, не был никогда: годовая "норма" за четыре месяца!

Многие поздравляют с удачной мистификацией. А я уверен, что действительно осуществил хотя бы частичное перевоплощение. Ведь мистификация – это игра, розыгрыш, карнавал…