Мир петроглифов Монголии

В очерке изучения петроглифов Монголии мы лишь вскользь касались печатных трудов, посвященных проблемам интерпретации этих памятников. О взглядах их авторов по конкретным проблемам будет сказано в соответствующих главах книги. Здесь же хотелось бы остановиться на работах двух ученых, поскольку для них характерны, как мне кажется, два противоположных подхода к исследованию петроглифов.

Среди новых работ по петроглифам Средней и Центральной Азии нельзя не упомянуть исследования Я.А. Шера: книгу «Петроглифы Средней и Центральной Азии» (М., 1980) и диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук под тем же названием. Основную задачу своих работ Я.А. Шер видит в построении сквозной относительной и абсолютной хронологии [Шер, 1981, с. 1] и с этой целью проводит анализ всех рисунков с помощью количественного анализа качественных признаков и введения ЭВМ. В специальной литературе уже высказывалось скептическое (нам кажется, даже слишком скептическое) мнение по поводу применяемых автором структурно-статистических методов [Дэвлет, 1982; Формозов, 1983]. А.А. Формозов просто считает: «Никаких результатов применения новой методики, да и ее самой, не видно» [Формозов, 1983, с.            6]. Мы не склонны думать, что работа Я.А. Шера бесперспективна; метод, предложенный им, применяется вполне корректно. Но очевидно, что для анализа петроглифов нужно учитывать многие критерии, которым не всегда придает значение автор. В какой-то степени большая работа по составлению математических схем, заменяющих рисунки, сводится на нет из-за того, что автор учитывает не все ведущие признаки. Так, если наложить схему Я.А. Шера на два совершенно одинаковых по математическим данным рисунка, выполненных в разные эпохи, то хронологическая шкала будет неясна. Например, на сюжете из Цагаан-гола (Монголия) рядом с изображением человека хуннского времени выбита его копия, сделанная современными пастухами: то же платье, те же кушак, шапка [Nowgorodowa, 1980]. Однако если говорить с точки зрения промеров, то между рисунками первых веков нашей эры и подражанием XX в. нет никакой разницы; следовательно, по методу Я.А. Шера их следовало бы датировать одним временем. Для установления ошибочности такого вывода достаточно увидеть эти рисунки в натуре или обратиться к их цветным изображениям, где хорошо видна патина. Правда, Я.А. Шер незнаком с монгольскими рисунками, но ему хорошо известны изображения на скалах Казахстана и Средней Азии, где порою на одной и той же поверхности изображены «скифский» олень эпохи ранних кочевников и его более позднее (13/14) воспроизведение или показаны рядом древние (эпохи бронзы) колесницы и их поздние копии. Одинаковые параметры рисунков не всегда свидетельствуют об общей дате. Следовательно, методика в данном случае расходится с практикой.

Проявляя особое отношение к хронологии, Я.А. Шер порой удивляет нелогичностью выводов. Например, он соглашается с датой, предложенной нами по отношению к оленным камням из Ушкийн увэра (Монголия) [Волков, Новгородова, 1975], затем присоединяется к нашему мнению о большей древности стел с изображением карасукского оружия [Новгородова, 1975(II); Новгородова, 1981(II)]; следовательно, Я.А. Шер согласен с нами и в том, что более древними были оленные камни, на которых высечены карасукские кинжалы и ножи, а значит, и олени в так называемом «летящем галопе», а те монументы, где показана статичная поза копытных и более поздние формы оружия, могут считаться более поздними, чем первые. И вдруг Я.А. Шер, говоря о дате оленного камня из Дарви сомона, ссылается на изображение колесницы на нем и говорит о карасукском возрасте всего монумента [Шер, 1980, с. 236]. Но ведь любой памятник следует датировать по наиболее поздним реалиям, а следовательно, оленный камень из Дарви сомона должен определяться во времени по таким деталям, как кинжалы поздней формы, чеканы и даже весь облик стелы. В Дарви Сомове мы имеем случай длительного переживания карасукских традиций в эпоху ранних кочевников, и нет оснований датировать этот оленный камень карасукским временем, так же как карасукский кинжал, найденный в Улангомском могильнике в комплексе V—III вв. до н.э. [Nowgorodowa, Volkov, 1982].