Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке

Это представляется веским аргументом. Однако кроющаяся в нем мечта о монолингвистической утопии несбыточна: языковые различия не являются самой важной причиной напряженности. Предубежденные люди ухватятся за любое расхождение, включая религиозное, политическое, этническое, даже различие в одежде. Самые ужасные массовые убийства в Европе со времен окончания Второй мировой войны происходили в войне православных сербов в союзе с черногорцами (между этими союзниками также позднее произошел раскол) с католиками-хорватами и мусульманами-боснийцами — хотя все они говорят на одном и том же сербско-хорватском языке. Самая жуткая резня в Африке после Второй мировой войны имела место в 1994 году в Руанде, где представители народа хуту перебили около миллиона тутси и большинство тва; все они говорили на руандийском языке. Самые страшные массовые убийства в мире после Второй мировой войны совершались в Камбодже, где красные кхмеры под предводительством диктатора Пол Пота убили около двух миллионов своих соотечественников, говоривших на том же языке, что и их убийцы. Самые страшные убийства в истории человечества — в любое время и в любом месте — произошли в России во время правления Сталина, когда десятки миллионов говорящих по-русски граждан страны были уничтожены под предлогом политических разногласий.

Если вы полагаете, что меньшинства должны отказаться от своих языков и принять язык большинства ради установления мира, спросите себя: должны ли меньшинства ради этого пожертвовать своей религией, своей этничностью, своими политическими взглядами? Если вы считаете, что свобода совести, национальности, политических убеждений — но не языка — неотъемлемое право человека, как вы объясните свою непоследовательность курду или канадскому французу? Бесчисленные примеры помимо приведенных выше предупреждают нас о том, что единоязычие — вовсе не гарантия мира и безопасности.

Учитывая, что люди различаются по языку, религии, этнической принадлежности, политическим взглядам, единственной альтернативой тирании и массовым убийствам является взаимная терпимость. И это не праздная мечта. Несмотря на все религиозные войны прошлого, люди разной веры мирно сосуществуют в Соединенных Штатах, в Германии, в Индонезии и многих других странах. Государства, проявляющие лингвистическую терпимость, обнаруживают, что говорящие на разных языках люди могут гармонично уживаться. Таковы, например, Нидерланды с двумя языками (голландским и фризским), Новая Зеландия также с двумя (английским и маори), Финляндия с тремя (финским, шведским и лапландским), Швейцария с четырьмя (немецким, французским, итальянским и ретороманским), Замбия с 43, Эфиопия с 85, Танзания с 128, Камерун с 286 языками. Во время путешествия в Замбию при посещении школы один старшеклассник спросил меня: “К какому племени в Соединенных Штатах ты принадлежишь?” Потом все ученики с улыбкой назвали мне свои племена на их родном языке. В маленьком классе прозвучало семь языков, и никто из школьников не стыдился своего языка, не боялся говорить на нем и не стремился перебить остальных.

Зачем сохранять языки?

Что ж, значит, нет ничего зловредного или обременительного в сохранении языков, если не считать усилий по овладению вторым языком для представителей меньшинств; они сами могут решать, стоит ли им предпринимать такие усилия. Существуют ли преимущества в сохранении лингвистического многообразия? Почему бы нам просто не позволить миру сойтись на верхней пятерке — пусть выживут китайский, испанский, английский, арабский и хинди? Позволим, впрочем, себе сделать еще один шаг, прежде чем мои англоязычные читатели радостно воскликнут: “Давайте!” Если вы думаете, что все малые языки должны уступить место большим, то логическим заключением будет следующее: всем нам следует овладеть самым крупным языком в мире — китайским — и позволить английскому вымереть. Какой смысл сохранять английский? Среди многих возможных ответов на этот вопрос я приведу три.

Во-первых, владея двумя или более языками, каждый из нас становится билингвой или мультилингвой. Ранее в этой главе я говорил о когнитивных преимуществах этого. Даже если вы скептически относитесь к вероятности заболеть болезнью Альцгеймера, каждый, кто владеет больше чем одним языком, знает, что знание нескольких языков обогащает жизнь точно так же, как обогащает ее больший словарный запас в вашем первом языке. Разные языки обладают различными преимуществами: некоторые вещи легче выразить или прочувствовать на одном языке, чем на другом. Если правильна многократно обсуждавшаяся гипотеза Сепира — Уорфа, структура языка формирует образ мыслей человека; в результате человек видит мир иначе и иначе думает, когда переключается на другой язык. Таким образом, утрата языка не только ограничивает свободу меньшинств; она также ограничивает выбор для большинства.