Читаем Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке полностью

Первое и основное чувство — радость и облегчение оттого, что я снова вернулся к жене и детям. Соединенные Штаты — мой дом, моя страна. Я здесь родился и вырос. Многие американцы — мои друзья, которых я знаю 60-70 лет и которые разделяют мою жизнь, мою культуру и многие мои интересы. Я всегда буду говорить по-английски лучше, чем на каком-либо другом языке. Я всегда буду понимать американцев лучше, чем понимаю новогвинейцев. Наконец, Соединенные Штаты обладают несомненными преимуществами в качестве основного места базирования. Я всегда могу ожидать, что получу здесь достаточно продовольствия, обеспечивающего физический комфорт, буду находиться в безопасности и проживу почти вдвое дольше, чем средний новогвинеец, ведущий традиционный образ жизни. Здесь мне гораздо легче удовлетворить мою любовь к западной музыке и преуспеть в качестве писателя и ученого-географа. Все это причины того, что я предпочитаю жить в Соединенных Штатах. Как ни люблю я Новую Гвинею и новогвинейцев, я никогда не думал о том, чтобы переселиться туда.

Совсем иные чувства обуревают меня, пока я выруливаю из аэропорта Лос-Анджелеса на автостраду №405. Всюду вокруг только асфальт, здания, автомобили. Звуки, которые я слышу, это шум машин. Иногда, хотя и не всегда, сквозь смог бывают видны горы Санта-Моника, поднимающиеся в нескольких милях к северу от аэропорта. Не может быть большего контраста с чистым воздухом, разнообразными оттенками зелени густых джунглей, хором сотен птичьих голосов Новой Гвинеи. Я автоматически приглушаю остроту своих чувств и эмоций, зная, что они останутся приглушенными большую часть следующего года, до моей следующей поездки на Новую Гвинею. Конечно, нельзя делать обобщений о различиях между традиционным и индустриальным миром, просто сравнивая джунгли Новой Гвинеи и автостраду №405. Преимущества красоты и эмоциональной открытости обратились бы в свою противоположность, если бы я возвращался в США, проведя несколько месяцев в столице Новой Гвинеи Порт-Морсби (одном из самых опасных городов мира), а местом назначения был бы не Лос-Анджелес, а наш летний дом в великолепной долине Биттеррут в горах Монтаны под сенью заснеженных лесистых пиков. Тем не менее существуют убедительные причины того, почему я выбираю именно Лос-Анджелес в качестве своей основной базы, а джунгли Новой Гвинеи и долину Биттеррут оставляю только для путешествий. Однако преимущества Лос-Анджелеса обходятся дорого.

Возвращение к городской жизни в Соединенных Штатах означает возвращение к цейтноту, строгому расписанию, стрессам. Сама мысль об этом вызывает у меня подъем артериального давления и ускорение пульса. В джунглях Новой Гвинеи не нужно следить за временем, не нужно соблюдать расписание. Если нет дождя, я каждое утро выхожу из лагеря перед рассветом, чтобы услышать пение последних ночных и первых утренних птиц; однако если идет дождь, я остаюсь в лагере и жду, пока дождь кончится — а кто знает, когда это случится... Новогвинеец из соседней деревни вчера пообещал мне, что посетит наш лагерь “завтра”, чтобы сообщить мне названия птиц на местном языке; однако у него нет наручных часов и он не может сказать точно, когда придет. Может быть, это будет и в другой день...

А в Лос-Анджелесе жизнь подчиняется строгому расписанию. Мой ежедневник сообщает мне, что я буду делать в такой-то час такого-то дня; многие записи говорят о делах, назначенных через месяц или через год. Электронные письма и телефонные звонки непрерывно поступают каждый день, и приходится постоянно составлять списки срочных ответов.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я постепенно отказываюсь от тех предосторожностей в отношении здоровья, которые соблюдал на уровне рефлексов на Новой Гвинее. Я больше не держу закрытым рот, пока принимаю душ, чтобы не заразиться дизентерией, слизнув каплю зараженной воды. Я не должен больше так часто и тщательно мыть руки и следить за чистотой тарелок и ложек в лагере и за тем, кто к ним прикасался. Я больше не должен беспокоиться о любой царапине на коже, чтобы она не превратилась в язву. Я перестаю еженедельно принимать таблетки против малярии и носить с собой три разновидности антибиотиков (нет, все эти предосторожности — не проявление паранойи: пренебрежение любой из них может иметь серьезные последствия). Я больше не думаю со страхом, не окажется ли боль в животе симптомом аппендицита — ведь из глубины джунглей я не смогу вовремя добраться до больницы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология