Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Сходство этих трудов прослеживается и в методологическом измерении: субстратом для них стали наработки, с одной стороны, культурных антропологов202, с другой, – историков школы «Анналов». Браун, в юности увлекавшийся медиевистикой203, в начале книги приносит оммаж М. Блоку, цитируя те же слова Платона о «лягушачьем пруде», с которых начинается и «Феодальное общество»204.

Оба автора вдохновлялись инаковостью культуры изучаемого периода205, оба стремились предложить понимающий подход206. Пафосом обеих книг стала защита репутации определенной исторической эпохи – Средневековья для Гуревича и периода «от Марка Аврелия до Мухаммеда» (такой подзаголовок был в первом издании) – для Брауна. В случае с «Миром поздней Античности» главным результатом стал портрет эпохи, наделенной своеобразными, именно для нее характерными чертами; эпохи по-своему цветущей, не меланхоличного «заката и падения» классики и не эмбриона Средних веков. Такое осмысление этого периода положило начало целому направлению исследований207, такой «оптике», потенциал которой еще далеко не исчерпан. При этом, конечно, Браун не был первым, кто придумал понятие «поздней Античности», ее историографии посвящено множество работ208.

Читателю стоит иметь в виду, что «Мир поздней Античности» – не финальный труд, в котором сконденсированы все ключевые интуиции Брауна, а, наоборот, отправная точка, откуда берут начало многие исследования как автора этой книги, так и ее читателей. При этом, поскольку книга является широким обзором «социальных и культурных изменений», она представляет собой своеобразную историографическую мозаику. В автобиографии «Путешествия разума» Браун сам называет ее элементы. Здесь стоит отметить, что научным руководителем Брауна в Оксфорде был известный историк А. Момильяно, посвятивший немало трудов Поздней империи209.

Хотя название периода и восходит к немецкой истории искусств начала XX века, Браун многим обязан (как и сам он признает) трудам А.-И. Марру, прежде всего его диссертации, посвященной Августину (1938) и написанной спустя 10 лет Retractatio210. Если в первой книге Марру говорит о декадентском характере культуры времен Августина, то во второй – пересматривает свой тезис и полагает, что культура эта, хотя и отличалась от классической, была далека от упадка211. Именно этим настроением пересмотра «заката и падения» в духе «изменения и преемственности» и проникнута вся книга «Мир поздней Античности».

Браун начинает свой обзор со времен Марка Аврелия, вдохновляясь работой Э. Р. Доддса (тоже ирландца и тоже протестанта) «Язычник и христианин в смутное время». Перспектива анализа религиозного опыта и настроения эпохи отразилась на соответствующих главах «Мира поздней Античности». Браун, однако, не был согласен со свойственным Доддсу мрачным видением кризиса III века как декаданса и рассматривал его как эпоху «высвобождения творческого начала», опираясь в том числе на более оптимистическое видение римского общества в эпоху Поздней империи212.

При этом название первого раздела книги – «Позднеримская революция» – является отсылкой к знаменитому труду британского историка-антиковеда Р. Сайма «Римская революция»213. Революционный характер изменений в позднеримском обществе отмечал и С. Мадзарино214, говоря о «демократизации культуры» в эту эпоху, то есть распространении ценностей элиты среди жителей провинций и, в то же время, возрождении местных традиций215. Значение этой концепции для «Мира поздней Античности» трудно переоценить: в русле «демократизации» осмысляется значение для позднеантичной культуры Сирии и Египта (прежде всего, монашеского движения)216.

В своей книге Браун смещает фокус внимания с западных провинций на восток Римской империи и далее – к Месопотамии, Персии и, в конце концов, к арабам. Между Персией Хосрова I Ануширвана и Византией Юстиниана он усматривает больше сходства, нежели различий. В этом случае Браун руководствовался в первую очередь трудом А. Кристенсена «Иран при Сасанидах»217.

Завершая позднюю Античность Мухаммедом, Браун обыгрывал знаменитый (и популярный в Оксфорде 1960‐х годов) тезис А. Пиренна, согласно которому Средние века начинаются не великим переселением народов, а арабскими завоеваниями, разорвавшими экономические связи между Западной Европой и Средиземноморьем218. Однако Браун показывает и связи между религиозным настроением христиан и мусульман (следуя И. Гольдциеру), преемственность художественной культуры раннего ислама по отношению к византийским образцам219.