— Мы спрашиваемъ это рѣшительно у всѣхъ, — послышался отвѣтъ, — никто не знаетъ; никто не видѣлъ, какъ они уѣзжали.
— Если бы я только зналъ, куда они отправились, я рѣшился бы пойти разыскивать ихъ въ эту бурю, — съ отчаяніемъ произнесъ Биль.
— А что могло быть причиной несчастія? — спросилъ другой изъ толпы.
Въ умѣ Биля шевельнулось ужасное подозрѣніе, но онъ быстро прогналъ его.
— Нѣтъ, нѣтъ, онъ чистый человѣкъ, — вслухъ произнесъ Хиненъ.
— Кто? О комъ вы говорите? — прозвучалъ новый вопросъ. Хиненъ на него не отвѣтилъ; впрочемъ, онъ и не успѣлъ бы сдѣлать этого. Черезъ распахнувшуюся дверь въ комнату ворвался бѣлый морозный воздухъ, влетѣли хлопья снѣга. Въ ту же минуту въ салонъ вошло нѣсколько человѣкъ. Они несли закутанную въ мѣха Елену Соусвикъ. Трое помогали идти еле державшемуся на ногахъ Бекеру. Дѣвушка была безъ сознанія; Бекеръ тоже казался въ полуобморочномъ состояніи. Хиненъ бережно снялъ съ Елены мѣховую одежду и капюшонъ. Она была хорошо укутана, и морозъ не оставилъ слѣдовъ на ея нѣжномъ лицѣ; рукъ и ногъ она тоже не отморозила. Очевидно, страхъ, холодъ и усталость измучили ее и, непривычная къ потрясеніямъ, она потеряла сознаніе. Жена содержателя бара взяла на себя попеченія о пострадавшей и попросила отнести Елену въ свою спальню.
— Кто привезъ ихъ? — спросилъ Хиненъ.
— Они пріѣхали въ санкахъ Джордана, — объяснилъ кто-то.
Хиненъ обратился къ Бекеру, который, выпивъ немного виски, оправился и теперь могъ говорить.
— Ну, отвѣчайте, вы… Говорите же, Боже мой! — закричалъ Биль, схвативъ молодого человѣка за плечо и встряхивая его. — Что случилось? Какъ попали вы въ сани Джордана и гдѣ онъ? Ну? Не молчите же вы! Отвѣчайте! Говорите, ради Бога…
— Мои собаки убѣжали, — слабымъ голосомъ заговорилъ молодой человѣкъ. — Началъ падать снѣгъ… налетѣлъ вѣтеръ; скоро поднялось что-то ужасное. Мнѣ показалось, что мы сбились съ пути… Я пошелъ посмотрѣть, гдѣ дорога, миссъ Соусвикъ не захотѣла остаться въ саняхъ одна. Собаки чего-то испугались и убѣжали; я звалъ ихъ. Напрасно! Мы сбились съ пути. Я кричалъ… Вѣтеръ заглушалъ мой голосъ… Отправляясь кататься, я обулся недостаточно тепло, и скоро мои ноги совсѣмъ окоченѣли. Я упалъ и не могъ подняться. Снѣгъ кружился; вѣтеръ завывалъ… Такъ насъ нашелъ Джорданъ. Онъ поднялъ меня, ободрилъ; далъ намъ надежду на спасеніе и заставилъ меня уѣхать въ его саняхъ. Силой заставилъ, просто поднялъ на рукахъ, какъ ребенка, и бросилъ въ сани. Въ это время моя лѣвая нога перестала меня слушаться… не двигалась… У него были всего четыре собаки. Троихъ онѣ свезти не могли… Я просилъ, умолялъ его уѣхать вмѣсто меня… онъ ничего не отвѣтилъ, крикнулъ на собакъ, и онѣ понеслись…
Хиненъ низко опустилъ голову, и съ секунду въ салонѣ стояла мертвая тишина. Слышно было лишь, какъ юный Бекеръ истерически всхлипывалъ.
— Гдѣ Джорданъ? — спросилъ Биль. — Гдѣ вы оставили его? Да отвѣчайте вы!..
— Самъ хорошенько не знаю, — запинаясь проговорилъ Адамъ. — Миляхъ въ трехъ отсюда; гдѣ-то близъ Березоваго ручья. Онъ крикнулъ мнѣ, чтобы ни я, ни выо немъ не безпокоились, и еще…
— Ну, что еще?
— Чтобы я вамъ передалъ, что вы были правы. Въ чемъ дѣло, я не знаю.
— Правъ? Боже мой! Никогда въ жизни я еще не ошибался такъ жестоко!
Черезъ секунду Биль уже былъ подлѣ собакъ Джордана, онъ вывелъ ихъ на улицу, крикомъ и толчками заставилъ занять опредѣленныя имъ мѣста и, раньше, нежели Гаррисъ понялъ его намѣренія, вскочилъ въ сани.
— Нѣтъ, нѣтъ, Биль, — кричалъ маленькій Тинъ Кенъ. — Ты самъ знаешь, что надежды нѣтъ. Ты не найдешь его, Биль, только самъ погибнешь безъ пользы…
Но Хиненъ уже умчался въ нѣдра тумана, въ густые клубы колючихъ снѣжинокъ, навстрѣчу порывамъ леденящаго вѣтра, въ крутящійся бѣлый адъ арктической метели. А въ залѣ бара «Сова» маленькій Тинъ Кенъ рыдалъ, опустить голову на столъ и сжать ми кулакіми колотилъ свои виски.
Пять дней, въ теченіе которыхъ снѣжная буря сначала жестоко бѣсновалась, а потомъ понемногу успокоивалась и, наконецъ, совсѣмъ утихла, Арнакъ оплакивалъ Хинена, считая его мертвымъ. Бѣдный Гаррисъ жестоко горевалъ; только на короткое время благодатный сонъ заставлялъ его забывать о товарищѣ. Наконецъ, съ юга появились почтовыя сани. Въ нихъ пріѣхали Шумный Джорданъ и Биль Хиненъ, оба сильно пострадавшіе отъ мороза, но живые. Тинъ Кенъ встрѣтилъ своего друга подлѣ крыльца «Совы» и, глядя на него своими еще красными отъ слезъ глазами, бросилъ ему характерное привѣтствіе:
— Твое счастье опять вывезло тебя? А? Говорятъ, Господь Богъ хранитъ дураковъ и пьяныхъ; ты, кажется, былъ трезвъ тогда; значитъ… Ну, вижу морозъ сильно тебя покусалъ. Что же? По дѣломъ. А я то думалъ, что на этотъ разъ совсѣмъ отдѣлался отъ тебя. Такъ вѣдь — нѣтъ!..
Хинену помогли выйти изъ саней; когда же онъ, сильно хромая, заковылялъ къ салону, многія руки протянулись по направленію къ Джордану, но Биль сказалъ почтарю:
— Нѣтъ, отвезите его къ дому Соусвика и высадите тамъ.