Британские носы с усами внизу и британские усы с носами наверху; оторвавшиеся от арифмометров стеклянные глаза, другие — веселые, легко забывшие алфавит пишущих машин; полкилограмма румян, положенных на плоскостях впалых щек; острые и тупые ботинки; цепочки на животах, — все это непрерывно двигалось по двум сторонам тротуаров.
Выставки на окнах не могли соперничать с назойливостью световых реклам. Рекламы, что дельцы с лондонской биржи, выхватывали друг у друга внимание толпы. Яростная их схватка ©кончилась бы вничью, если бы не царили над всем зеленые буквы на тусклых облаках:
«Все! Все! Все!
Завтра
НА ЛОНДОНСКОМ СТАДИОНЕ
чемпион Англии
против чародея бокса
УИЛЬМА ФИРКИНСА».
Дикари Мадагаскара, Таити, Суматры, Борнео и Гватемалы не знают, например, русского баса Шаляпина, артисток Элеонору Дузе и Сарру Бернар, но если вы их спросите, кто такой Уильям Фиркинс, они с сожалением подумают о вашей отсталости и скажут снисходительно, как детям:
— Уильям Фиркинс — боксер, будущий чемпион мира!
Глава 4-я
Посетитель морга
Гранд-Отель. Лучшая комната, обитая желтым шелком. Кровать — времен Стюартов. Одеяло — воздушный пирог. В пироге — мало начинки. Начинка — никто иной, как Фиркинс.
Одеяло загнулось, высунулся нос, настолько- тонкий, что им можно, было бы чистить ногти. За ним последовал фиолетовый подбородок, челюсти начали ритмично раздвигаться. Читатель может подумать, что Фиркинс завтракает в постели.
Да нет же, он зевает! А зевает он потому, что знаменит. Мир в представлении все изведавших знаменитостей скучен, как гнилой зуб бабушки, завещанный вместе с долгами.
Фиркинсу все приелось. Восторженные глотки, женские карминные улыбки и чековая книжка из Национального банка.
Очередной зевок прерван телефонным звонком.
— Ты, Томми? Опять мне тащиться?
— Лентяй. Ты забываешь, что сегодня я хочу тебя, дурака, сделать чемпионом мира. К трем ты должен быть в цирке.
— Нельзя ли отложить, мне все опро…
— Без глупостей, ровно в три, сейчас около двух!
— А ты, Томми?
— Еще бы мне не прийти! Что ты без меня стоишь?! Сбегаю за папиросами и в цирк, не беспокойся, буду раньше тебя.
Положенная трубка не успела втянуть в себя еще один зевок Фиркинса.
За несколько минут до начала состязаний маленький клоун Жакэ — эксцентрик со своей подругой Миетт, исполнив музыкальный номер на колокольчиках, выбежал с арены за кулисы и, не разобрав в полумраке скучающую фигуру, слегка задел ее.
— Простите, мистер Фиркинс!
Подражая своему возлюбленному, Миетт присела в извинительном реверансе. Фиркинс, с превосходством человека, которому все прощается, снисходительно хлопнул звонким щелчком по животу Миетт. Миетт вспыхнула. В глазах у багрового маленького Жакэ запрыгали портьеры, полоса света на арену и цирковая бутафория.
Забывая, что перед ним боксер, Жакэ бросился на Фиркинса с кулаками. Фиркинс стал в привычную позу. Неизвестно, что быстрее свистнуло в воздухе: слово «мерзавец», или хлесткий удар Жакэ по щеке Фиркинса. Знаменитый боксер пискнул, как летучая мышь, и упал на опилки.
Спутал ли Фиркинс после падения двери или намеренно, но он ранее срока появился на арене. Глаза его кого-то искали в многоярусной публике. Искали, но не нашли. Он бросился к телефону.
— Алло, алло, алло, кто?
— Экономка.
— Позовите Беркса.
В ответ всхлипывания.
— Что вы плачете? Где Беркс?
— Ах, это вы, мистер Фиркинс.
С моим господином случилось страшное несчастье. (Плач).
— Что? Что? Скорее!
— Он пошел за папиросами, и его переехал автобус. Он в городском морге. Бедный ми…
В состязании на звание чемпиона мира Уильям Фиркинс участия не принял.
В круглые окна городского морга свешивается промокшее одеяло лондонского тумана.
Туману мало места за окнами, он кутает в свое одеяло» и продрогших мертвецов, и старого сторожа морга, и тощую фигурку ножиданного посетителя.
Посетитель — Уильям Фиркинс. Стоя на коленях около своего друга, Фиркинс в десятый раз всматривается в странный прибор, извлеченный из кармана мертвеца.
Жалкая рухлядь! Колесо автобуса не только сплющило голову Беркса, но и этот таинственный прибор — постоянную причину его успехов.
Если бы Фиркинс был человеком своего века, он знал бы, что это был новый карманный радио-аппарат, управляемый во время состязания Берксом, сидящим в публике и излучающим оглушающие лучи из перчаток Фиркинса.
Этого Фиркинс не знал.
Фиркинс знал одно: нет прибора, — нет и чемпиона Уильяма Фиркинса.
Слава его лежала разломанной на мелкие кусочки, на его собственной ладони.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В СКАЛИСТОМ УЩЕЛЬЕ
Это была славная схватка, — одного против двенадцати. Узкий проход Скалистого ущелья, в котором засел Фред, в течение четырех часов обстреливался тридцатью жандармами. Пули дождем щелкали о гранитные выступы, сплющивались, отбивали осколки гранита и скатывались вниз в темную пропасть.