Мир приключений, 1926 № 06

После каюков на пароходе мы почувствовали себя словно где-нибудь в городе. Ведь мы могли и по палубе пройтись, и спуститься вниз! На каюке мы все сидели на одном месте, поджав под себя по восточному ноги и подставляя под лучи солнца все оконечности тела.

В Сарай-Комар, или, вернее, к пристани Файзабал-кала (в 16 верстах от Сарая) мы прибыли на тринадцатый день нашего плавания, вызвали лошадей из Сарая и поехали туда, куда стремились скорее добраться и где нас давно уже ждали.

Крепость Сары-Чашма

     Востбухара.

НЕ ПОДУМАВ, НЕ ОТВЕЧАЙ! Задача № 28. Наблюдательны-ли вы?

 Наблюдательны-ли вы? Умеете-ли вы быстро схватывать подробности наблюдаемого вами события? Хорошо-ли удерживается виденное и слышанное в вашей памяти?

Это уменье наблюдать и запоминать факты чрезвычайно ценно, и не только для профессиональных наблюдателей, вроде газетного репортера, корреспондента, милиционера и т. д., но и для каждого культурного человека, желающего внимательно относиться к окружающим его явлениям.

Однако эта наблюдательность развита далеко не в каждом: — один способен схватывать на лету мельчайшие детали виденного, другой не может связать и двух-трех отдельных фактов.

Нашим читателям представляется случай проверить свою наблюдательность, взглянув на рисунок, помещенный на стр. 99-100.

Возьмите часы и всмотритесь в рисунок впродолжении 1 минуты, а затем прочитайте пояснение на стр. 115-116

ЧЕТВЕРТЫЙ

РАССКАЗ ДЖОНА РЕССЕЛЯ.

С английского пер. О. Косман.

Можно было принять плот за вал скошенной осоки или кучу спутанных плавучих корней, когда он выскользнул из покрытого тенью устья реки, поднимаясь и ныряя в первой волне прибоя. Но в то время, как небо начало светлеть и задул свежий береговой бриз, он упорно и настойчиво пробивал путь между отмелями и болотистыми островками, и когда солнце поднялось и сбросило со своего яркого глаза утренний туман, он миновал широкий вход в бухту и стоял в открытом море.

Это было забавное судно для такого предприятия, — судно, типа, сохранившегося кое-где в захолустных уголках земли. Лодочный мастер взглянул бы на него с презрением. Со своими бревнами и скрепами оно было построено почти так же, как первое пловучее сооружение с веревками из кокосовых волокон. Плетенка из пандановых листьев служила ему парусом и весло из дерева ниаули рулем.

Но оно имело одно действительное достоинство для мореплавания. Его двойная настилка, скрепленная, как у катамарана (индейского плота), была привязана жгутами тростника и бамбуковыми ветками поверх тройного ряда кокосовых орехов. Судно само, было легко, как пузырь, эластично, способно выдержать всякую погоду. Этот плот обладал и другим качеством, более ценным для его настоящей команды, чем какой угодно комфорт и безопасность. Он был почти невидим. Спустив только мачту и улегшись во впадину его настилки, они могли остаться незамеченными в расстоянии полумили.

Плот занимали четыре человека. Трое из них — белые. Их тело было исцарапано терновником и почернело от засохшей крови. На руках и щиколках сохранился темный и вдавленный отпечаток кандалов. У них были длинные, всклокоченные волосы, одежда состояла из парусиновых лохмотьев синих форменных курток. Но они были белые — представители высшей расы, — представители более чем высшей расы, по мнению тех философов, которые в преступлении видят проявление гения.

Четвертым был человек, который построил плот и теперь управлял им. В нем не было ничего высшего. Его кожа казалась покрытой слоем сажи. Его выдающаяся челюсть выступала из личного угла больше, чем низкий лоб. Ни одна черточка красоты не скрашивала его тощих членов и узловатых суставов. Природа наложила на него ясное клеймо низкого происхождения и его единственные попытки затушевать это состояли в повязке из древесной коры на туловище и костяной спицы, воткнутой в носовой хрящ. Словом, это был очень обыкновенный образчик одной из самых низких ветвей человеческой семьи — канака из Новой Каледонии.

Трое белых несколько часов молча сидели все вместе на передней части плота. Но на солнечном восходе очарование как будто было разрушено донесшимся с востока звоном большого медного гонга. Они пошевелились, глубоко вдохнули соленый воздух, переглянулись с надеждой, блеснувшей на их угрюмых лицах, и потом взглянули назад, на сушу, которая представлялась теперь только серовато-зеленым пятном позади них…

— Друзья, — сказал самый старший, лоб которого был обвязан красным шарфом. — Друзья, дело сделано.

Жестом колдуна он вытащил из-за пазухи своей рваной куртки три папиросы, свежие и круглые, и предложил их остальным.

— Нипперс, — воскликнул сидевший справа от него. — Настоящий нипперс, клянусь богом. И здесь? Доктор, я всегда говорил, что вы изумительный человек. Посмотрите, оне как будто только что вынуты из ящика.