Я был поражен. После всех моих трудов, после этой противоестественной жизни втечение нескольких месяцев, получить в последний момент такое известие! Это было слишком.
И все-таки я отдавал себе отчет в том, что, если непоколебимые законы, управляющие Калькуттской лоттереей, решили, что в этом году выиграет слепой стенограф в Сауспорте, то этот стенограф должен был существовать на самом деле, помимо моих хитроумных попыток перевоплотиться в такого стенографа.
Весь остаток дня и всю ночь я провел в размышлениях, как бы в этот последний час мне избавиться от неожиданного соперника. Когда утренний свет стал вползать через занавески моей неуютной спальни, мой измученный мозг, наконец, нашел разрешение вопроса.
Я одел свое лучшее платье, сделал пробор с другой стороны и вышел из дому сейчас же после завтрака. На пустынной улице, за выступом дома, я снял синие очки и прилепил себе черные усики. Подозвав таксомотор, я сразу же поехал на частную квартиру мистера Кросслея. К счастью, я увидел его в саду перед домом.
— С добрым утром, — сказал я с самым лучшим столичным выговором. — Надеюсь, вы извините, что я врываюсь к вам в день вашего отдыха. Но мне нужно было повидать вас по одному делу, а я сегодня же уезжаю на автомобиле в Лондон.
Я увидел, как засверкали глаза мистера Кросслей. По небрежно брошенной мною фразе он сразу понял, что я человек состоятельный.
— Пожалуйста, пожалуйста, — любезно сказал он, — чем скорее дело сделано, тем лучше. Чем могу служить, мистер?..
— Р…, — ответил я, называя фамилию известных финансистов.
Глаза мистера Крослея снова вспыхнули и засверкали.
— Я смотрел тот дом за церковью Св. Августина… — я знал, что дом этот был козырем всего дела мистера Кросслей. — У меня не совсем определенные планы, в виду того, что я — скоро еду в Америку, но если бы можно было устроить опцион на подходящих условиях, конечно…
— О, конечно, конечно, — сказал мистер Кросслей.
— Скажем тогда, — на шесть недель, — продолжал я, — Если вы можете теперь же приготовить необходимое соглашение, я передам вам в качестве обеспечения банкнот на сумму в пятьсот фунтов стерлингов.
Это превышало всю сумму стоимости продававшегося дома, но я мог себе позволить быть щедрым.
— Может быть, вы зайдете ко мне, — оживился мистер Кросслей. Но я перебил его.
— Хочу поставить только одно условие, — сказал я. — Я уже делал подобное предложение мистерам Баглей и Ольдершау, но потом должен был взять его обратно. Дело в том, что я увидел в их конторе слепого стенографа и, — назовите это, если хотите, суеверием, — но присутствие Этих несчастных людей действует на меня совершенно особенным образом. Я обратил на это внимание мистера Ольдершау, по он, кажется, считает этого служащего незаменимым. Поэтому, естественно, что я предпочел обратиться со своим предложением в другое место.
Каковы бы ни были чувства, испытываемые в это время мистером Кросслеем, он скрыл их с большим успехом. Как я и предвидел, его скупость и беззастенчивость богача сразу же очистили мне дорогу.
— Надеюсь, — сказал я со смехом, — что в вашей конторе не имеется ничего подобного?
— О, конечно, нет, мистер Р…, — ответил тоже со смехом мистер Кросслей. И я знал, что судьба моего соперника решена.
— Так войдемте и покончим с делом, — сказал я. Для своего большого спокойствия я прибавил. — Может быть я загляну к вам в контору на-днях, еще до своего отплытия.
И, любезно раскланиваясь друг с другом, мы прошли в роскошную, но отвратительного стиля виллу мистера Кросслея.
В это мгновение мой дорожный спутник вдруг оборвал свою речь. Следуя за его взглядом, я увидел, что предместья Лондона, по которым шел сейчас поезд, совершенно исчезали в одном из тех туманов, которые так обычны зимой в окрестностях Лондона. В то время, как я отметил в своей голове это явление, тормоза издали свистящий звук и поезд остановился.
Я взглянул на своего спутника. Он смотрел на часы.
— Надеюсь, что мы не опоздаем, — пробормотал он.
Я вдруг вспомнил, что его рассказ остался недоконченным.
— Так ваше свидание с мистером Кросслей закончилось удачно?
— А? — спросил мой спутник. — Да, да, вполне. Кросслей отказал слепому стенографу и я ценою пятисот фунтов снова стал единственным человеком, которому предстояло взять в Калькуттскую лоттерею первый выигрыш. Но, вы видите, что я его заслужил.
— А как же ваш соперник — стенограф? — спросил я. — И служащий с восемью детьми? Вы поделились с ними вашим выигрышем?
— Конечно, нет, — отрезал он. — Они получили по заслугам, как получает каждый человек, не задумывающийся над причиной и следствием.
Сказать, что я был возмущен его жестоким эгоизмом, это — выразиться слишком мягко. И я невольно торжествовал, видя сейчас его нетерпение и волнение.
— Я думаю, — многозначительно произнес я, — что, несмотря на все сказанное вами, вы убедитесь, что вам не повезло, если поезд не двинется скоро с места.