Изучением чувства обоняния занимались до сих пор очень мало. Чувства зрения и слуха были предметом усердных исследований, и их возбудители, световые и звуковые волны, и измерялись, и анализировались. В результате появились микроскоп, телескоп, фотография, кинематограф, открытие Х-лучей, телеграф, телефон, радио и множество других достижений.
Надо думать, что развитие чувства обоняния, исследование его, систематизация, и вообще шаги вперед в этой области привели бы к открытию целого нового мира и имели бы очень большое научное и экономическое значение.
СИРЕНА
— Встречали вы в странствиях что-нибудь чудесное, необъяснимое? — спросила хозяйка одного из интереснейших своих гостей, путешественника, много скитавшегося по свету.
— Ну, матушка, — пробурчал супруг, — чудес не бывает в наше время.
— Я с вами несогласен, — спокойно возразил гость. — Чудеса существуют и посейчас, и я век буду хранить воспоминание об одном, которое видел своими глазами. Я видел сирену — загадку природы, существо, отрицаемое учеными.
— Что за ерунда! Сирены измышлены Гомером, или каким-то другим архивным старцем.
— А я видел живую и, повторяю, посейчас не могу забыть ее.
— Где же вы ее нашли? На каком-нибудь пляже во время купанья?
— Ах! Это верно, была ваша «сопляжница» в Крыму, — и вся молодая компания расхохоталась.
— Да, я видел ее на пляже, но не в Крыму, а поюжнее, за Баб-эль Мандебским проливом, невдалеке от Красного или Чермного коря.
— Негритянка?
— Ни к какой человеческой расе она не принадлежала. Она была именно сиреной, морской девой; если хотите — русалкой, — по пояс женщина, а дальше рыба.
— Не сердитесь, но это басни! Или вы смеетесь над нами!
Рассказчик пристально поглядел на говорившего и сказал твердо и раздельно:
— Басен я сам не люблю, а чудо это видел своими глазами и, даю вам слово, если бы не несчастный случай, то и всякий из вас мог бы при желании увидеть и осязать его. Вы, может быть, слышали, что я как-то участвовал в экспедиции в Абиссинию и Эритрею на берегу Чермного моря. Экспедиция уехала домой, а я, заболев желтой лихорадкой, застрял с татарином Абдулой в Самодийской деревушке, откуда на рыбачьей лодке должен был добраться до принадлежащего французам Обока, так как на свой риск и страх забрался мною южнее. Лихорадка моя, благодаря преданному уходу Абдулы, пришла, но слабость была еще ужасная. Иногда я целыми днями дремал в нашей хижине — плетушке из камыша и ветвей.
И вот как-то утром вбегает Абдула и говорит:
— Иди! иди! Там рыбаки морского барышня поймали!
— Какую барышню?