Мир приключений, 1928 № 10

— Да водянику дочка! Полженщина — полосетра… — Абдула был с Волги, симбирский татарин.

— Ни пойду! — враки, и жара адова! Иди сам, коль в басни веришь.

Но Абдула не отстал, а упрашивал меня дойти до моря. Там в стороне, на самом краю берега, у одиноко стоявшей хижины толпилась кучка людей. Надев шлем из люфы, я поплелся, а мой татарин уже расталкивал толпу, чтобы очистить мне дорогу. У входа поджидал высокий самолиец с седою бородою, странной на темнокожем лице и. кланяясь чуть не до земли, знаками объяснил, что они с сыном выловили большую рыбу с человечьим лицом и руками. Я согнулся и вполз в хижину. В полумраке я увидел действительно нечто сказочное. Это была именно сирена, как ее описывали древние, женщина с рыбьим хвостом.

— Красивая?

— По-моему, прекрасная, потому что была трогательна. Круглое, смугловатое молодое лицо было обращено кверху. Нос был несколько широк, но с горбинкой, а закрытые глаза с длинными ресницами и полуоткрытый рот с большими между губ зубами, выражали столько муки, что меня ущемило за душу. Руки тонкие и тоже смуглые упирались напряженными пальцами в пол, точно она силилась встать. Волосы темные и негустые были длинны. Грудь — как у только еще начинающей развиваться девушки, а от талии шел рыбий хвост, голубее и серебристее остальной кожи.

— Жива она? — спросил я Абдулу.

Тот сунулся, было, к ней, но я опередил его, подошел сам, нагнулся к ее маленькому и круглому уху и повторил по-арабски:

— Ты жива?

Ответа, конечно, не было. Сидевшие на корточках у двери рыбаки знаками поясняли, что она нема и глуха. Я подошел ближе и коснулся ее плеча. Она не шевельнулась. Я встал на колени, взял ее за руку. Пальцы не отрывались от земли и были холодные. — Рыбы холодные, потому что у них холодная кровь! — вспомнил я и, придвинувшись, приложил ухо к сердцу: оно стучало. Я встал и объяснил рыбакам, что ее надо вернуть родной стихии, иначе она умрет. Они дико улыбнулись, обменялись беглым и хитрым взглядом и закачали головами. — Нет! — они не вернут своей добычи морю. А если господин хочет, они продадут девушку ему за тысячу реалов. — Денег у меня было немного. Я пожал плечами и хотел поторговаться, но меня заменил Абдула. Призвав Аллаха, он принялся торговаться, как его сородичи на толкучке, когда скупают барахло, так что я всех троих выгнал за дверь.

Снова встал я на колени и начал шептать ласковые слова, говоря, что я куплю ее и сам отнесу в море, и она опять оживет и будет счастлива, и пусть помнит, что не все люди жестоки. Она лежала все также неподвижно, не поднимая век, не закрывая скорбного рта. Я снова стал слушать ее сердце, боясь руками коснуться ее. Тело было холодное, но сердце билось неровными шумами. Я приложил ухо к спине. Те же шумы, тот же стук. Что за притча?.. Я приложил руку трубкой к плечу — сердце билось в плече. Я вскочил на ноги. Ее сердце стучало у меня в висках. Это была моя собственная лихорадочно приливающая кровь. Новый приступ?.. Нет, слабость… Я нагнулся к сирене, взял ее голову ладонями за виски, хотел повернуть к себе лицом, — голова не подалась, она застыла. Сирена была мертва. Открытие острой болью прошло по моему телу.

Я стоял, глядел на нее и думал: что должна была испытать эта полудевушка, полурыба, извлеченная из свежих волн на горячий песок. Как трепетала она, как била серебряным хвостом, как рвала тонкими пальцами петли сетей, которые влекли ее из родной пучины на неведомый берег?.. А может быть, напротив, она была рада, ей хотелось посмотреть на него, узнать поближе тех, на кого она была наполовину похожа, ей наскучили рыбы и дельфины, она томилась в их немом и тупом обществе, поглощенном одними физическими интересами. Но едва ее туловище коснулось земли, рыбье естество ее двойной природы почувствовало себя в беде и взяло верх над человеческим. Сердце не вынесло боли от ожогов солнца, и она умерла, укоряя его за жгучесть ласк, не давшую ей изведать, что такое земная жизнь и что за существа живут на берегу. Может быть, этот молодой самолиец уже давно приглянулся ей, как принц русалке в сказке Андерсена?..

Абдула вполз в хижину и прошептал:

— Давай сто! я сторговал ее!

Я вручил ему деньги, нисколько не удивляясь такой сбавке.

— Ты моя теперь, и я отдам тебя морю!.. — хотел я сказать, но тут явилась другая мысль. Возвращать волнам труп не имело смысла. Гораздо целесообразнее было направить это морское чудо в какую нибудь кунсткамеру. Эх! будь в этой захолустной деревушке телеграф, можно было бы снестись с Академией Наук, и Зоологический Музей обогатился бы диковиной, столь упорно отрицаемой ученым миром.