Мир приключений, 1957 (№3)

Женщина была так слаба от истощения, что еле передвигалась. Мои спутники быстро разожгли во дворе костер и приготовили ужин. Дета ели вяло, как ни понуждала их мать, — они были уже, по-видимому, на грани голодной смерти и только потом немного оживились. Они никогда не видали сахару, глядели на меня и на белые квадратики с опаской, и лишь добрый смех Цезаря, гладившего их по курчавым головенкам, сделал их более доверчивыми, заставил отведать незнакомого лакомства.

Много тяжелого, горестного и несправедливого видел я на земле Черного материка. Вся современная нам история негров — это история сплошных бедствий, голода, всяческих лишений, жесточайшего гнета, рабского труда, чудовищной эксплуатации, невиданного, невообразимого насилия…

Здесь же, на этом начальном этапе работы, пережил я и первый «торнадо» — бурю с ливнем. Я не знаю ничего более страшного, зловещего, потрясающего. Представьте себе в знойный, совершенно ослепительный день где-то на горизонте появившуюся свинцовую полосу, которая с неумолимой неуклонностью растет, поднимается, ширится, уже захватывает треть неба и медленно идет на вас.

Я стоял оцепенелый. Сияло солнце, и в его ослепительном разливе двигалась тяжкая чугунная стена, и, отступая перед нею, отчаянно метались и кричали тысячи птиц.

Через полчаса стена надвинулась на лагерь, закрыла солнце. И я очутился в воде, изрыгаемой небесами с такой яростно бушующей силой, что я уже не сомневался в своей гибели. Молнии были не наши, северные, они не ослепляли отдельными вспышками, но пылали неустанно серебряным, голубым и розовым огнем. Через час стена ушла, а через три вновь была суха земля, и только несколько шире стали мелкие озерца необыкновенно чистой воды, где в колдовской зачарованности стояли на одной ноге чибисы, фламинго, журавли и прочие любители полакомиться рыбой.

ЦЕЗАРЬ

В моем отряде было человек пятьдесят-шестьдесят, но цифра эта постоянно колебалась, и подчас значительно. На трудных участках люди уходили; на смену им приходили новые, как только условия работы улучшались, а когда мы приближались к бруссе и нужно было врубаться в непроходимые заросли, отряд временно увеличивался иной раз и вдвое. Но постоянно сохранялся кадр из лучших рабочих.

Я был начальник, интендант, а иногда в быту отряда приходилось быть и судьей. Следующим за мной на скромной иерархической лестнице стоял мой помощник, старший отряда, «контрометр» — бригадир Цезарь. Я уже упоминал о нем. Я никогда не забуду этого вихревого, яростного в работе негра. Сухой и жилистый, весь как стальная пружина, он был вездесущ, его в любой момент работы можно было видеть, кажется, сразу во всех концах поля. Он был предан делу до полного самоотречения; вечно озабоченный, вечно придумывающий, как им облегчить и улучшить работу, требовательный к людям и беспощадный к самому себе, готовый работать до потери всех сил. Вступающие в отряд соплеменники поначалу его побаивались, но с первого же дня работы единодушно признавали человеком справедливым.

Ко мне Цезарь относился без всякого подобострастия, с достоинством и уважением, и что касалось работы, то каждое мое слово слушал он внимательно, как прилежный школьник, хотя и сам уже многое понимал в топографии, присмотревшись за долгие годы службы у белых. Но вне служебных отношений он был совсем иным — он ходил за мной как за младенцем, очевидно считая, что я по рассеянности и неопытности легко могу погибнуть, не зная всех опасностей Черного материка.

Сколько ему было лет? Никто этого не мог бы определить. Необыкновенно сильный, подвижной, гибкий, отличный гимнаст, охотник, в зоркости, слухе и находчивости не уступающий героям Фенимора Купера, он был, однако, далеко не молод, и войлочно-густые его волосы в мельчайшей каракулевой завивке и курчавившаяся мелкими кольцами бородка были совершенно белы. Сам он не знал своего возраста и на вопросы о нем говорил, что начал по-настоящему считать свои годы только со встречи с белыми, которая случилась лет тридцать назад, — тогда нужно было заполнить соответствующую графу анкеты. Я думаю, что было ему много за шестьдесят. И не столкнись он с белыми, наверно, перешел бы он в категорию старейшин клуба под смоковницей, так сказать в запас, или, что, пожалуй, вероятнее, по свойствам своего горячего характера был бы избран вождем какого-нибудь небольшого племени.

В первый год моей работы Цезарь несколько раз был подлинным моим спасителем. Через несколько месяцев по приезде я почувствовал, что темп работы, принятый в Европе и усвоенный мной в Париже, здесь не нужен, что дело мое требует только точности и что нет никакой необходимости в спешке. Сводки и отчеты мои отправлял я через скорохода в поселок, от которого мы всё удалялись и который находился сейчас уже километрах в двухстах от нас. Оттуда столь же неспешным порядком документы шли дальше уже по регулярным дорогам в Бамако, на базу, и точно так же, с перерывами в месяц-два, получал я ответные инструкции.