Мир приключений 1957 г. № 3.

— Дмитрий Петрович, душа моя! Не сердитесь. Конечно, вы тут ни при чем. Кто-то во время революции замазал Боровиковского, чтоб не реквизировали. Вот и всё. Я обещаю вам, что, как только мы с Жаком вернемся из монастыря, оба полотна будут ваши. Вы можете их сжечь или преподнести как открытие и прославиться…

— Что вы будете искать в этом монастыре? — угрюмо глядя на Кортеца, спросил Тараканцев.

— Там погребен боярин Бельский, друг Ивана Грозного. У Жака есть сведения, что в гроб Бельского положена одна интересная древняя рукопись.

— Византийская антология Агафия пятого века, — с большой готовностью пояснил Джейк. — Ко мне попал от одного из эмигрантов ее титульный лист…

Он извлек из внутреннего кармана и передал Тараканцеву свернутый в трубку и заправленный в ватманскую бумагу пергамент. Тот долго и внимательно разглядывал его, а возвращая, сказал:

— Не думаю, чтобы вы что-либо там нашли. Все ценное вывезено. Остальное учтено и хранится в местном музее.

Кортец засмеялся и легонько хлопнул Тараканцева по плечу.

— Наша жизнь осмыслена только в том случае, если мы ежедневно отправляемся на охоту за счастьем, Дмитрий Петрович, — произнес он философски. — Почему бы нам, скромным туристам, не поохотиться за счастьем на севере России, в романтическом древнем монастыре?

— Я уже сказал: вам никто не разрешит заниматься там раскопками! — холодно молвил Тараканцев.

— Мне — нет, а вот этому юноше разрешат, — кивнул на Джейка Кортец.

— Почему вы так думаете? — насмешливо поглядев на Джейка, спросил хозяин дома.

— Жак, продемонстрируйте товарищу Тараканцеву свои документы! — коротко приказал Кортец.

Джейк встал, быстро извлек из кармана бумажник и протянул Тараканцеву какой-то документ. Тот развернул, прочел и ахнул: он держал в руках командировочное удостоверение на бланке своего учреждения, с печатью и за своей подписью. Да, это была его собственная подпись: мелкая, замысловатая, с хитрыми закорючками. В удостоверении сказано было, что научный сотрудник Георгий Иванович Богемский направляется для исследовательской работы туда-то и туда-то…

Тараканцев поправил очки и внимательно поглядел на Джейка: «Диверсант? Шпион? А что, если его сцапают?… Нет, чепуха!.. Легко можно будет установить, что удостоверение сфабриковано».

Он вернул документ и, криво усмехнувшись, сказал:

— Сразу видно, что вы «сын состоятельных родителей».

Джейк промолчал и сел на свое место. Но Кортец весело рассмеялся:

— Его родители были совсем бездетны, Дмитрий Петрович. Пусть им легко будет на том свете…

Тараканцев встал:

— Итак, завтра в это же время я жду вас, — холодно произнес он.

Не рассчитывая на рукопожатие, Кортец поклонился с сияющим лицом:

— Непременно, душа моя! Только я не смогу приехать. Приедет Жак и привезет пока одно полотно. А потом можно будет посмотреть и второй шедевр…

В комнату ввалилась Лютеция Гавриловна, за нею неуверенно вошла Лирика.

— Как?! Вы уже уходите? — оживленно спросила мадам.

— К сожалению, нам пора, — сказал Кортец и приложился к мощной руке Лютеции.

То же самое проделал Джейк.

— Ваш муж стал бы великим человеком, мадам, если бы в Советском Союзе ценили истинный ум, — льстивым тоном произнес Кортец и поцеловал руку Лирике.

Тараканцев остался в комнате, так и не решив, нужно ли ему провожать гостей или нет…

— Ум! Великим человеком стал бы! — зарычала Лютеция, когда за Кортецом и Джейком захлопнулась дверь. — Ему люди предлагают выгодное дело, суют деньги, а он из себя святого корчит…

— Лютеция Гавриловна! — истерически завизжал Тараканцев. — Извольте замолчать!

— Мама, отстань, пожалуйста! — окрысилась Лирика.

— Я замолчу! — грозно сказала мадам. — Но теперь и вы, Лжедимитрий Петрович, будете молчать, как жареный судак. Эти господа вас так зажмут в кулак, что вы и не пикнете…

МОНАСТЫРСКИЙ СТОРОЖ

Тася и Волошин бродили по обширным монастырским дворам, опускались в страшную подземную монастырскую тюрьму, поднимались на гребни крепостных стен высотой в пятнадцать метров и на башни, столь же мощные, разнообразные и высокие, как башни московского Кремля. Тася веревочкой измерила высоту Кузнецкой башни, стоящей прямо в воде озера, получилось сорок восемь метров.

Взявшись за руки, как школьники, они ходили и смотрели; смотрели и обменивались впечатлениями; вспоминали всё, что узнали о Вологде, об этом русском чуде, гордо стоящем над водой озера, о сказочном «граде Китеже», затерявшемся в северных лесах. Остановившись на зеленом холмике, Тася сияющим взором окинула своеобразные монастырские строения, видневшиеся вдали: прекрасную и сложную группу храмов, кельи, палаты, трехэтажные стены с бойницами. Она прислушалась: вокруг стояла тишина, лишь издалека доносился сигнал одинокой машины, гудели шмели и шептались березы.

— Как странно! — сказала Тася. — Лишь три дня назад мы были в Москве, в самом центре бурной современной жизни, и вот попали сразу в тринадцатый, четырнадцатый века, в фе-о-да-лизм… И знаете, Ваня, я должна сознаться, что этот феодализм мне очень нравится.