Мир Приключений 1965 г. №11

— Надо полагать, — степенно начинает он, — детонация конденсированных взрывчатых веществ у вас в Германии столь же мало изучена, как и у нас в Советском Союзе.

— Видимо, так обстоит дело и вообще в мировой науке, — уточняет Штрейт. — Я знаю работы вашего Зельдовича, который сумел теоретически обосновать невозможность сверхзвуковых режимов при распространении детонационной волны. Тем самым с исчерпывающей полнотой вывел он условие Чепмена-Жуге. Но ведь все это относится к детонации газов, а не твердых взрывчатых веществ. Нам же нужно уметь применить такие общие соотношения теории детонации, как условие Чепмена-Жуге, к детонации конденсированных взрывчатых веществ.

“А что такое это условие Чепмена-Жуге? — тревожно проносится в мозгу Бурсова. — Знает ли это Огинский?”

— Вы абсолютно правы, господин доктор Штрейт, — охотно соглашается с ним майор Огинский, и Бурсов сразу же успокаивается. — В условие Чепмена-Жуге, — продолжает Огинский, — входит, как известно, скорость звука в продуктах взрыва. Однако насколько просто определяется скорость эта в неплотных газах, настолько сложно выразить ее теоретически в газах сжатых до плотности твердых тел, молекулы в которых соприкасаются между собой. Некоторые исследователи, пытаясь учесть это обстоятельство, рассматривают молекулы, как твердые шарики. Такая модель удобна, конечно, когда изучаются отдельные столкновения молекул, но разве она в состоянии отразить действительные свойства всего плотного вещества?

— Какое же решение предлагаете вы? — снимая с носа пенсне, спрашивает доктор.

— Обратили вы внимание на то обстоятельство, что в очень уплотненных газах давление имеет двоякую природу? Является одновременно как бы и тепловым и упругим при совершенно различной природе этих явлений. Сильно сжатый газ ведет ведь себя, как комок сцепленных пружинок, а неплотный — подобно рою мух, бьющихся о стенку.

“Теперь бы подкрепить ему свою эрудицию какой-нибудь мудреной формулой, — возникает у Бурсова заманчивая мысль, — и тогда у этого ученого мужа уже не останется ни малейшего сомнения в нашей компетентности по вопросам детонации”.

И Огинский, будто прочитав его мысли, торопливо пишет на чистом листе бумаги, лежащей на столе капитана Фогта:

D = W + a

— Вам знакома эта формула, доктор? — спрашивает он Штрейта.

— Видимо, это формула скорости протекания детонации? — морщит лоб Штрейт, смешно вытягивая вперед длинную шею. — Из чего же она складывается? Что означает у вас “вэ” и “а”?

— “Вэ” — это некоторая собственная скорость продукта детонации, “а” — скорость звука.

— Значит, скорость детонации равна сумме скоростей “вэ” и “а”?

Бурсов очень боится, что Штрейт может обратить внимание на его безучастность в этом разговоре, но доктор так увлекся беседой с Огинским. что и не замечает его вовсе. Он хотя и делает вид, что в словах советского майора для него нет ничего нового, на самом же деле многое из того, что говорит Огинский, слышит впервые. А когда заходит разговор о методах определения скорости детонации, примененных Огинским в его экспериментах, Штрейт вообще забывает обо всем на свете. Не слышит даже, как входит капитан Фогт.

Фогт тоже слушает майора, разинув рот. И если Штрейта поражает совершенство техники экспериментов и изящество предложенной им методики измерений скорости детонации взрывчатых веществ, то капитана завораживает ученый язык. Такие выражения, как “среднее арифметическое значение “дэ”, “средняя квадратическая ошибка среднего арифметического” и “средняя квадратическая ошибка отдельного измерения”, буквально гипнотизируют его.

А когда Огинский начинает торопливо писать математические формулы, пестрящие греческими буквами, квадратными степенями буквы “фау”, скобками и дробями, в знаменателях и числителях которых стоят одни лишь латинские буквы, он уже не сомневается более в высокой компетентности советского майора. И, когда после ухода пленных офицеров доктор Штрейт заявляет, что русские сообщили ему сейчас о детонации взрывчатых веществ такое, чего он никак не рассчитывал от них услышать, капитан Фогт возбужденно восклицает:

— Нам чертовски повезло, доктор! И если мы с их помощью найдем средство взрывать минные поля, нас с вами ждет высокая награда. Я знаю, вы и сами экспериментировали в этой области, но, кажется, они достигли большего. Но ваш престиж от этого не пострадает. Нужно только выжать из них все, что возможно, а им мы не собираемся ставить памятники за это. В конце концов, они всего лишь военнопленные и для них всегда найдется место в Майданеке или Маутхаузене. — И он закатывается таким смехом, от которого доктору Штрейту становится не по себе.

Но сама идея убрать советских офицеров куда-нибудь подальше, после того как детонация минных полей артобстрелом будет осуществлена, Штрейту явно нравится.