Мир Приключений 1965 г. №11

— Вот вероятность появления Клуба в секунду. Понятно? Смотри дальше. Страница… страница… ага, вот она. Вот — вероятность того, что Клуб просуществует больше десяти лет. Видишь? Минус пятая степень. Имеем произведение вероятностей — минус двадцать третья степень. Это не событие, граничащее с чудом. Это чудо и есть. Миллион миллионов лет пройдет — тогда можно ждать. При прочих, понимаешь сама, равных условиях…

— Значит, ты раньше ошибался? Ты писал, что вероятность настолько высока, что граничит с достоверностью?

Андрей закрыл блокнот и сказал, глядя в окно:

— Конечно. Против моих предположений Клуб оказался на несколько порядков сложней.

— Но ты считал на машине, Андрюшенька! По-моему, сейчас ты где-то обсчитался.

— Нет. Арифметика верная. Говорю тебе, что другие исходные и критерии другие. Ошибки нет.

— Не верю, — сказала Аленка. — Не верю. Есть еще огненные. Я даже знаю где. В квадрате двадцать восемь — двадцать девять. Второй Клуб — в этом квадрате.

— Сестрица Аленушка, не надо…

— Есть, — сказала Алена.

Наверное, у нее было несчастное лицо. Стюардесса посмотрела издали и подошла снова.

— Почему вы не едите?

— Так, — сказала Алена. — Спасибо.

— Хотите пройти в пилотский отсек? Солнце встает впереди. Хотите посмотреть?

— Пойди, пойди. — Андрей так и не повернулся от окна. Они прошли по длинной ковровой дорожке через весь самолет.

Открылась узкая дверца, показав ребристую некрашеную изнанку, проклепанную сотнями маленьких заклепок.

Летчики сидели на своих местах, свободно откинувшись и опустив руки. Работал автопилот, штурвалы чуть заметно двигались вперед-назад, и за штурвалами, впереди, за блестящим носовым обтекателем, вставало солнце. За круглым краем синего моря, под огненными облаками… А пилоты пели, пел и радист, приподняв наушник, глядя на солнце, и позади лежали длинные километры ночного воздуха, черных туч над горами…

Алена присела на креслице, слушала песню и мужественный повтор припева. Совсем уже в конце песни встало багряное сплющенное солнце, и Аленка потихоньку пошла, совсем сонная, обратно к Андрею и все слышала, как поют пилоты. Про тучи над горами, про радость и муку ночного полета и жизнь, подаренную ночным полетам и разлукам.

“Вот и закончился наш трудный полет. Впереди день. Наверно, он будет еще труднее, и, может быть, когда-нибудь мы вновь уйдем в ночной полет и на тропе увидим огненных. В ночном полете…”

Андрей цифрами, как муравьями, заполнял страницу за страницей, смотрел в оконце, а когда солнце поднялось выше, задернул занавеску.

Аленка хмурилась во сне. Воины шли по ночным дорогам под звездами, и на их пути в джунглях вспыхивали бесшумные пожары.

Дождь в Лицо шел вместе с воинами. На повороте дороги он протянул руку вперед и сказал: “Будет хороший день!”

В.Пашинин Разведчики 111-й

О разведчиках Покрамовича ходили легенды на Карельском фронте.

Г.Фиш, “Норвегия рядом”

I

Почти месяц дивизия догоняла фронт. Начав в январе марш под Белостоком, солдаты за ночь отмахивали по тридцать — тридцать пять километров и временами уже слышали отзвуки боя. Но наступал дневной отдых в лесу, и к вечеру повторялось то, что было и вчера, и позавчера, и неделю назад: нудный, утомительный марш в ночи.

На Второй Белорусский фронт дивизия прибыла с Севера. В боях за освобождение Советского Заполярья и Норвегии она получила наименование “Печенгской” и стала 111-й гвардейской. То ли по этому случаю, то ли по какой-то специальной разнарядке интендантского ведомства, но на короткой переформировке в Рыбинске солдат одели с иголочки: в белые дубленые полушубки и крепкие, что руками не согнешь, валенки. Теперь все это под дождем, на грязи польских шляхов раскисло, разбилось, расползлось, стало пудовым.

С середины февраля идти стало еще труднее, но зато интереснее. Фронт по-прежнему стремительно катился на запад, и километров на сутки прибавили до сорока — сорока пяти. Преодолеть такое расстояние за ночь было невозможно, и график движения изменился: в путь выступали днем. До наступления темноты в колоннах было весело. То шли через город и можно было посмотреть по сторонам — не то что ночью; то попадалась регулировщица из автодорбатальона, и в каждой роте находился какой-нибудь рубаха-парень, который непременно пытался хотя бы на ходу пофлиртовать с ней; то проезжала машина агитаторов политотдела, и по радио передавали песни в грамзаписи. А плакаты вдоль шоссе… Среди них были очень занятные. Ну, например, такой: розовощекий солдат заматывает портянку, а подпись говорит его словами: “Привет, родная Акулина! Жди открытку из Берлина!”

Но не одна же Акулина ждет! И в колоннах начиналось поэтическое творчество: сочиняли приветы Матренам и Авдотьям, и долго-долго не смолкал хохот. А там попадалась вдруг стайка девушек, бог весть куда спешащих на велосипедах. Ну как же тут удержаться?

— Давай крути, паненки!

И лица у паненок становятся каменными, точь-в-точь как у мадонн, которые стоят в нишах придорожных часовен.