Мир приключений, 1968 (№14)

Итак, в половине шестого дня в воскресенье грузовик, лениво фырча, поднялся на холм, на котором стоял монастырь, и остановился метрах в пятнадцати от ворот. Три молодых летчика выпрыгнули из кузова и не торопясь пошли в монастырь. Шофер остался в кабине. Следует сказать, что в последнюю минуту решено было подбить на участие в похищении шофера Степу Горкина — сержанта, водившего этот грузовик постоянно. Степа поддался уговорам не сразу, но уж когда решил принять участие в похищении, то увлекся страшно. Он был моложе всех, ему было всего только двадцать лет, и он отлично понимал, что участвовать в таком романтическом деле ему, наверное, никогда в жизни уже не придется.

Итак, три летчика, прогуливаясь; дошли до ворот и вошли в монастырь. Во дворе было пусто, только на лесах, окружавших знаменитую колокольню, работал реставратор, очень известный среди знатоков старины Николай Львович Огородников. Он рассказал мне некоторые подробности похищения.

— Меня, — рассказывал он, — сразу удивило, что эти три молодых летчика так внимательно и долго смотрят на колокольню. На ней была действительно замечательная лепка, но лепку почти целиком побило осколками. Счастье еще, что сохранились рисунки и фотографии, теперь ее удалось реставрировать. А в то время еще и смотреть не на что было. Да и вообще колокольня не старая, триста лет, — разве это возраст для архитектурного сооружения?

Наконец летчики перестали осматривать почтенную древность и медленно пошли по двору. Николай Львович провожал их взглядом. Не то чтобы он что-нибудь подозревал, ему ничего такого и в голову не приходило, а просто его заинтересовали эти любители старины. Так как он все равно собирался кончать на сегодня работу и очень любил рассказывать посетителям историю монастыря, то и подумал, что, может быть, молодые люди зададут ему какие-нибудь вопросы. Он уже собирался слезать с лесов, но не успел.

Летчики сначала шли необыкновенно медленно. Один из них, самый полный, нес под мышкой сверток тика в красную и белую полоску. Николай Львович не придал этому значения. Мало ли, может, молодой человек купил тик, чтобы сшить наматрасник.

Между тем из общежития вышли монахини и не торопясь, опустив повязанные черными платками головы, пошли по направлению к церкви. Летчики остановились, почтительно пропуская процессию. Николай Львович заметил, что одна монахиня задержалась. У нее, очевидно, что-то пристало к платью. Стоя на крылечке, она рукой стала платье отряхивать, спустилась с крылечка минутой позже и оказалась метров на пять позади процессии. И вот тут на глазах Николая Львовича начали твориться необыкновенные вещи. Летчик, который нес под мышкой сверток, вдруг одним махом расправил его, и даже с лесов, на которых стоял Огородников, стало видно, что это не просто тик, а уже сшитый наматрасник. Толстяк, это был Голосеенко, деловито растянул наматрасник внизу, — нижний край, оказывается, сшит не был, — и очень решительной и быстрой походкой направился к той монахине, которая шла позади. Два других летчика тоже вдруг стали двигаться решительно и быстро. От их ленивой медлительности следа не осталось. Расправив нижний конец, Голосеенко стал обращаться с наматрасником так, как будто это сачок для ловли бабочек, которым следует поймать отставшую монахиню. Ловким, очевидно отработанным заранее, движением он напялил на нее наматрасник и начал тянуть его вниз. Край наматрасника зацепился за плечо Ирины, и так как Голосеенко волновался и спешил, то не сразу нашел, где зацепилось. Тогда монахиня — Огородникову сверху это было хорошо видно — подняла руку и поправила наматрасник и оказалась закрытой с головы до самых ног.

Сперва Огородников думал, что монахиня не кричит и не сопротивляется просто потому, что онемела от ужаса. Однако после того как она сама помогла себе влезть в наматрасник, Николай Львович впал в некоторые сомнения.

В это время Сидорчук и Беридзе решительными шагами прошли между процессией и отставшей монахиней. Взявшись за руки, они образовали как бы некоторую короткую цепь. Только теперь монахини обратили внимание на происходящее. Они испуганно закрестились, всполошились и начали как-то метаться в пределах, впрочем очень ограниченных. Сзади их ограничивали Сидорчук и Беридзе, а когда они стремились убежать от видимой опасности в церковь, то их точно невидимой ниточкой притягивало обратно любопытство. Сделав несколько шагов, они возвращались, снова всплескивали руками, крестились и что-то говорили. До Огородникова доносились их голоса, но слов разобрать он не мог. В это время Голосеенко перекинул закутанную в тик монахиню через плечо и, придерживая ее за ноги, бегом побежал к воротам. Сидорчук и Беридзе стояли стеной, не допуская монахинь бежать за Голосеенко. Впрочем, бежать никто и не собирался. Все были в такой растерянности и панике, что только без конца вскрикивали и крестились. Голосеенко стремительно выбежал за ворота, и через минуту из-за стены донесся его резкий свист. Сидорчук и Беридзе помчались вслед за ним.