Мир приключений 1975 г.

Пока Алеша возится на кухне, рассматриваю фотографии на степах. Их много, настоящий семейный альбом. Молодой мужчина, как в папахе из курчавых волос, усы, будто нарисованы тушью, рядом женщина с круглым лицом, круглыми глазами и круглым подбородком; оба строго в фас, оба смотрят куда-то в единую точку. Тот же мужчина уже в железнодорожной форме. Трое: мужчина и женщина с девочкой посередине. Пятеро: мужчина и женщина, девочка и два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах. Четверо: мужчина и женщина, и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи. Алеша постарше, у второго еле заметен пушок над губой. Два молодых человека, уже отдельно. Похожи, но те же черты, резко очерченные у брата, — у Алеши словно размыты. А девочка исчезла… Неужели несчастье? Так и есть. Накрывая на стол, Алеша поясняет:

— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было тогда еще этих…

— Антибиотиков.

— Да. Потом у соседей сын болел, быстро вылечили. В больницу взяли, много уколов кололи, зато жив остался. А мы с Нуришкой вообще дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. Отец совсем не старый, видите? Как заболел, стариком стал. Может быть, потом тоже лекарства придумают, сейчас нету. Вы не думайте, с ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? “Мух, говорит, все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор: прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает, где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек — будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: уббери, уббери… Зачем мух ругать, говорит, себя надо ругать”. Интересно, правда?

Я киваю на прикрытую дверь спальни:

— Достается матери, наверное… — чуть не сказал “с таким мужем”, но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?

— Ушла мать. — Сказал, как обиженный щенок взвизгнул. — Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не пойти? Отчим — хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: “Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?” Теперь привыкла, раз-два в месяц к ним еду, не обижается.

Шляпа я, шляпа. Он же только отца упоминал. Все мимо ушей пропустил и с благодушными вопросами лезу.

— Извини, Алеша, не знал я… — И, чтобы как-то замять свою бестактность, перевожу разговор на другое: — У вас на комбинате ребята отличные, дружишь с кем-нибудь?

— Со всеми дружу. Больше всех с Измуком. Жалко его, совсем похудел. Переживает очень. “Сам, говорит, его найду”. Зачем улыбаетесь? Он — твердый парень, сказал — сделает.

Потом Алеша хлопочет с постелью, а я звоню Рату: предупредить, что останусь здесь до утра.

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

Ночевать у Наджафова мне не пришлось.

— Куда ты пропал?! — Рат буквально кричал в трубку. — Возвращайся немедленно!

У входа в горотдел — патрульная автомашина с надписью “НМ” [37], во дворе — оживленная группа вокруг мотоцикла с коляской. Но главные события развивались в кабинете Кунгарова. Едва туда заглянув, я был поражен позой своего шефа. Он стоял посередине комнаты с ножом в руке. Такая активность в час ночи могла объясняться только магическим: “Пойман”.

Молодой мужчина лет двадцати пяти чем-то напоминает свое бывшее оружие: сильно укороченный нож кинжального типа. Голова — округлая рукоятка, широкоплечий ограничитель, резко суживающееся туловище — лезвие воткнуто в стул. Он трусливо-враждебно смотрит на Рата. А тот говорит:

— Значит, нашел на стройке и взял для консервов. Только сегодня и никогда при себе не носил? Сейчас посмотрим.

Рат заставляет мужчину подняться и снять пиджак. Я еще не понял, что за этим последует, тот тем более, а Рат уже выдернул из его брюк рубашку и показал ему иссеченный подол.

— А что на это скажешь?

“На это” мужчина ничего не говорит, вид у него совсем ошарашенный, и Рат удовлетворенно заканчивает демонстрацию:

— Бешбармак тоже найдем, а не найдем, сам покажешь, куда выбросил…

— Нет, начальник., нож правда носил, а бешбармака нету, клянусь — нету.

Стоило ему произнести несколько слов, сразу ударил запах перегара.

— Фу-ты, — отшатывается Кунгаров, — закрой рот и дыши носом. — Значит, не помнишь, что делал вечером двадцать девятого?

Мужчина отрицательно качает головой.

— А как в женское общежитие сейчас ломился, сторожу ножом угрожал — тоже забыл? Или еще не успел?

На этот раз никакой видимой реакции. А глаза смотрят трезво, и трусливая ненависть во взгляде — трезвая.

Рат садится за стол. Там лежат шлем и широкое кепи.

— Ну, вот что: до утра постарайся вспомнить все, что забыл. А нет — мы сами напомним.

Задержанного уводят в КПЗ и я получаю наконец возможность навести справки.