Мир приключений, 1981 (№25)

Он назвал эту долину Шангри-Ла, вспомнив о книге, которую читал еще в школе. Тогда он впервые заинтересовался Азией. Книга его захватила. В ней рассказывалось о путешественниках, которые, вылетев из долины в верхнем течении Инда, пересекли вершины Каракала и совершили вынужденную посадку на краю высокогорного Тибетского плато. Там, в идиллической долине, вдали от цивилизации, они обнаружили небольшое государство, которым правили монахи ордена Ламы.

Они исходили из принципа: «Править с умеренной строгостью и довольствоваться умеренным послушанием».

Никто не мог точно перевести название долины. «Ла» означает по-тибетски «горный перевал». Местные жители называли ее «долиной всех святых времен». Там были плодородная почва и идеальный климат. Там люди старились медленно, и поэтому они жили втрое дольше. Эту идиллическую долину окружали цепи высоких горных хребтов, покрытых снегом. А внизу пламенели яркие цветы, на солнечных склонах гор зрел чудесный виноград.

Эта долина, лежащая где-то за хребтом Куэн-Лунь, с юношеских лет завладела воображением Шюта. Долина, которая мирно, словно нетронутое рябью глубокое озеро, раскинулась среди непокоренных гор. Легенда о рае на земле, где человек живет счастливо, не терзаемый сверлящими мозг желаниями, и втрое дольше, чем в остальном мире, стала очень популярна в тридцатые годы в Америке. Ее именем называли рестораны и санатории, миллионеры давали это имя своим яхтам и загородным виллам. «Шангри-Ла» — так был назван и один из самых больших американских авианосцев, чьи самолеты несли сейчас смерть Вьетнаму.

Это вот здесь и есть «Шангри-Ла», думал Шют. Это моя долина. Я ее искал и нашел. Я выбрал ее, как выбирают из кучи пустой породы алмаз. Это мое творение, и я живу здесь, как тот старший лама со своими подданными. Эта долина — современная «Шангри-Ла» полковника Джеральда Эндрю Шюта. Вдали от родины он сражается за господство Соединенных Штатов еще и потому, что ему нравится быть человеком, в руках которого власть над людьми и животными, над жизнью и смертью, над огнем и молнией.

В тот вечер Шют, как обычно, получил радиограмму из Конхьена. Никаких перемен. Кхесань по-прежнему обстреливали, и осаждавшие все ближе подходили к стенам крепости. Морская пехота несла тяжелые потери. Группе Шюта, как и несколько недель подряд, приказывали не предпринимать никаких действий и ждать дальнейших указаний. Зевнув от скуки, полковник выключил рацию.

— Уарда — ко мне! — крикнул он. Связной, стоявший в двух шагах от входа, вскочил на ноги и побежал к соседней землянке, где жил лейтенант Уард. Этот молодой американец был одним из тех, кто видел во вьетнамской войне трамплин для быстрого взлета офицерской карьеры.

— Послушайте, Уард, — сказал Шют, когда стройный блондин вошел в землянку. — Положение остается прежним. Не предпринимать никаких действий. Подумали ли вы о том, что будете делать с людьми, чтобы они не раскисли?

Лейтенант был готов к этому вопросу.

— Завтра утром мы выйдем с половиной людей из лагеря и двинемся на север, в направлении горы Зуб тигра. Задача — отработка наружного охранения, учения на местности, подъем на отвесные скалы и ночные маневры, включая тридцатикилометровый марш-бросок.

Шют кивнул. Он придавал большое значение тому, чтобы в спокойной атмосфере лагеря сайгонские солдаты не разучились воевать.

— Возьмите этих парней как следует в оборот, — посоветовал он Уарду. — Пусть ходят до изнеможения. Особое внимание обратите на то, чтобы они не засыпали ночью. Сократите суточный рацион, и никакого кофе. Курить только по команде.

— Понимаю, сэр, — коротко сказал Уард. — Условия боевой обстановки.

Увидев в розовом свете наступающего дня разведчика, который только что появился на гребне холма, часовой, охранявший подходы к лагерю со стороны висячего моста, не поднял тревоги. То был Бун Лин, он узнал его по походке. Часовой еще раз убедился в этом, разглядев идущего в бинокль. Он поднялся из укрытия и помахал разведчику рукой. Тот ответил тем же жестом и зашагал быстрее. Он почти не задержался возле часового, прошел не останавливаясь и мимо двух других, выставленных на пути к лагерю. Отдав рапорт дежурному о прибытии, разведчик доложил ему о лаосском офицере. Дежурный — американский сержант — терпеливо выслушал Бун Лина и коротко сказал:

— Доложи полковнику. Пусть решает сам.

Шют как раз брился, когда часовой доложил, что из Наке вернулся разведчик с важной новостью.

— Пусть войдет! — приказал Шют.

Бун Лин увидел, что полковник сидит за столиком, держит в одной руке зеркальце, а другой водит по лицу бритвой. Он отдал честь и молча застыл на месте.

— В чем дело? — нетерпеливо спросил Шют.

Разведчик решился. Видимо, полковник в настроении, это чувствуется по его голосу.

— Господин полковник! Докладываю, в Наке никаких признаков активности Патет Лао не обнаружено. Нет ни войск, ни гражданских лиц, никого. Ничто не свидетельствует о присутствии Патет Лао и на всем пути от лагеря и обратно.

— Хорошо. Еще что-нибудь?