Мир приключений, 1990 (№33)

Осознанно или интуитивно власть имущие понимают опасность язычества для себя и его привлекательность для масс. Надежда на радостное возвращение к природе, на единение с ней, неясная, но сказочно заманчивая. Правители понимают это и ведут атаку на язычество переизбыточными силами. Кстати, в Ассоциированном на экологических началах мире язычество не прокламировалось, хотя в среде сотрудников Института реставрации природы языческое отношение к природе процветало. Это было как бы само собой разумеющееся убеждение экологов, ибо язычество отрицает бездумное потребительство: одно дело завалить родник бульдозером, другое — убить нимфу ручья. Надо полагать, сторонники существующего положения понимают ущербность своей пропаганды, ведь “Мы принюхались” — в сущности, лозунг, не имеющий смысла, неприкрытая демагогия. Потому и атака на язычников ведется избыточно превосходящими силами. Один язычник с его робкими призывами к совести и милосердию страшнее власть предержащим, чем сотня фашиствующих лоудменов! Отсюда и официальное замалчивание язычества. Нет его, и все!

Так размышлял Хогард, двигаясь в потоке машин до следующего перекрестка, где его должна ждать посылка от Нури. Двигался, стараясь подгадать к моменту перекрытия магистрали красной полосой. Он прибыл вовремя и остановил лимузин в трех метрах от перехода, обозначенного белыми пластиковыми дисками на асфальте. Передние машины с наблюдателями умчались, подчиняясь движению потока. А вот и Нури. Он спешил последним по переходу с пакетом под мышкой. Он замешкался, оглянулся, из пакета выпали пластиковые тубы консервов, среди них небольшая кассета. Нури наклонился было поднять тубы, но загорелась зеленая полоса, он махнул, сожалея, рукой, вспрыгнул на панель и исчез в толпе пешеходов. Хогард тронул машину, услышал легкий щелчок снизу и улыбнулся: магнитная присоска сработала, кассета для Сатона у него. А тубы остались на асфальте, сминаемые колесами машин. Завтра кассета с программой уйдет к Сатону с сотрудником, отъезжающим в отпуск.

Хогард свернул в переулок, к зданию торгового представительства, сдвинул на лицо маску и вышел из машины. Лимузины наблюдателей выстроились неподалеку гуськом. Он помахал им, поднялся на ступени и почувствовал, как дрогнула земля. А потом над изумленно притихшим городом прокатился далекий гром и в мутном небе вспыхнули багровые всполохи. Отчаяние рождает насилие. Воины Армии Авроры стали действовать при свете дня…

Жрец-хранитель был стар. С какой-то робостью во взоре он рассматривал огромного Олле, что стоял в круге света без тени.

— Что привело вас к нам?

— Обстоятельства и давнее намерение.

— Вы искали встречи?

— Да. Случая.

— Цель?

— Служить делу Армии Авроры.

— Ваша вера?

— Возврат возможен. На ином витке спирали, но возможен.

— Ваши убеждения?

— Человек — дитя природы. Не причиняй вреда матери своей.

— Что вы скажете о нем, Дин-поручитель?

В круг вышел Дин, встал рядом с Олле, почти равный ему по росту.

— Язычество никого не отринет. Олле — язычник по своим убеждениям. Он светел в намерениях и поступках, и пусть Аврора, богиня утренней зари, даст ему удачу!

— Что скажете вы, братья мои язычники?

Олле ощущал присутствие многих людей, хотя и не видел их из своего светлого круга. Он был спокоен, и это чувство, от которого от отвык за время общения с Джольфом и его анатомами, настраивало на внутреннее принятие свершавшегося обряда и омрачалось только скорбью по Грому. Впервые за прошедшую неделю у него ничего не болело, а этим утром удивленные быстрым заживлением раны хирурги-язычники, работники одного из госпиталей Армии Авроры, сняли швы на подбородке.

— Пусть он назовет тотем! — сказал кто-то из тех, кого он не видел.

— Два! — ответил Олле. — Собака и лошадь.

— Он выбрал правильно, — сказал жрец. — Из живых.

В зале зазвучали птичьи голоса, — видимо, включили запись. Когда эта музыка лесного утра стихла, сладко засвистел божок ночи — соловей.

— Принять его и оказать первый знак доверия. Соловей прозвенел хрустальным колокольчиком и смолк.

— Отныне вы — брат наш язычник, Олле. Спасибо всем. Мы с Дином завершим обряд. И пусть каждый делает свое дело во славу Авроры.

В полутьме послышалось движение множества людей, и пространство расширилось.

К тому времени, когда белый круг, образованный терминалами световодов, потускнел и стали различимы предметы в сумеречном освещении окрашенных светящейся краской стен, они остались втроем в зале станции. Из черного зева тоннеля донесся далекий шум проходящего поезда.

— Они постепенно растекутся по всему маршруту. Администрация подземки всегда выполняет наши необременительные просьбы, — скажем, подать в нужный пункт поезд или временно прекратить движение на какой-то линии…

Дин, говоря все это, помог жрецу снять алую мантию и высокую конусообразную шапку в золотых звездах. Он был преисполнен почтения.

Жрец опирался на руку Дина и старался держаться прямо. Старомодный костюм и белая манишка с галстуком смотрелись как привычный для него наряд. Он протянул руку, и его маленькая, сухая ладонь утонула в ладони Олле.