Плоды свешиваются прямо со ствола — явление, для умеренной зоны совершенно незнакомое. Есть специальный термин для этого явления — «каулифлория». В дословном переводе: «цветостволие» или «стволоцветие», то есть цветки на стволе. До сих пор не удалось доказать, для чего так нужно. Знаток дождевых лесов П. Ричардс думает, что это режим экономии. В тропическом лесу, где со всех сторон теснят другие растения, где на учете каждый грамм вещества, тратить энергию на проталкивание питательных соков к плодам через сложную систему ветвей — излишняя роскошь. Не проще ли прямо подавать их из ствола в плоды?
Дыньки созревают долго, иногда полгода, иногда почти год. Зато их можно найти в любое время на дереве, как и цветки. В потребителях недостатка нет: белки и обезьяны тут на первом месте. Поступают, на наш взгляд, весьма странно. Самое питательное — семена, из которых мы делаем шоколад и какао, выплевывают, расшвыривают по сторонам. Сладкую, сочную, но водянистую мякоть высасывают, причмокивая от удовольствия. Для дерева, однако, такой странный вкус потребителей исключительно выгоден.
В диком виде в Африке какао никогда не росло. Его туда завезли европейцы. В девственных дождевых лесах Африки растет родич какао — кола. 49 видов колы разбросаны по лесам западного побережья Африки от Сьерра-Леоне до Конго и Гвинеи. Так же как и какао, кола строго придерживается экватора. Более чем на
Раньше в тропиках семена колы бросали в воду, если хотели сделать ее чистой, годной для питья. Жевали семена, нарезанные ломтиками. Теперь делают кока-колу.
Другие стеркулиевые
В первую очередь сама стеркулия, «навозница». Обитают ее многочисленные виды в Центральной Америке. Запах цветков отталкивающий. Зато плоды выглядят очень эффектно. У некоторых видов плод раскрывается красной звездой из пяти мясистых стручков. В открытых стручках сверкают черные семена со съедобной мякотью. Птицы растаскивают семена. Одну из стеркулий называют панама. Ее плоды дают съедобные семена, напоминающие каштаны. Жители Южной и Центральной Америки называют и их панама. От них получила имя и Республика Панама.
Совсем непохож на других стеркулиевых брахихитон — бутылочное дерево. По виду оно даже ближе к баобабам. Ствол, правда, не так толст, как у патриарха саванн, но все же достигает двух метров в толщину при совсем небольшой высоте— 10–15 метров. Листья у разных видов разные. То похожи на клен-лопастные, то узкие, простые. Цветки в крупных кистях: желтые или красные колокольчики. Плоды у одних сухие, у других сочные, съедобные. Древесина тоже бывает съедобная для скота.
Много бутылочников в Австралии. Их там 22 вида. Четвероногие больше всего любят брахихитон каменный. Он растет на камнях, на скалах. В стволе — сладкий сок, густой, как желе, а между корой и древесиной — запас воды. Сердцевину, как и листья, животные едят в трудное время, так что вся «бутыль» может быть выпита и съедена почти без остатка.
По низким, заболоченным берегам Индийского океана, по тропическим болотам растет херитиера прибрежная — вечнозеленое дерево с розовой корой и кожистыми листьями, поблескивающими снизу серебром шелковистых волосков. Ее крупные, как огурцы, плоды напоминают лодочку с килем. Тысячи таких лодочек дрейфуют в море, а затем прорастают, когда волной выбросит на берег. Другой вид херитиеры — херитиера фомес — имеет такие широкие «контрфорсы», что их отпиливают и используют в строительстве вместо обычных досок.
Самая печальная участь постигла два главных дерева с острова Святой Елены: черную и красную трохеции. Некогда эти вечнозеленые деревья с крупными белыми цветками покрывали все горы и холмы острова. К несчастью, их древесина оказалась слишком ценной. В короткий срок оба вида были начисто вырублены. Козы, которых европейцы захватили с собой, сожрали молодую поросль. Если бы вовремя ботаники не спохватились и не вывезли эти деревья в ботанические сады Европы, трохеции исчезли бы с лица Земли. На острове Святой Елены их место заняла другая растительность, которая встречается по всему тропическому поясу.
Куда девались липы?
Испокон веку основным строителем лесов в Подмосковье считали дуб. Так думали знаменитый московский ботаник В. Алехин и многие другие. И, входя под сень подмосковной дубравы, можно было себе представить, какими могущественными были они в средней России много веков назад.